Взгляды их встретились, и по спине Софии побежали мурашки. Уж не сошел ли он с ума, подумала она. Не сошли ли все они с ума со своей безоговорочной верой в Гитлера и его рейх? Она постаралась взять себя в руки.
– Тогда позвольте спросить – чего вы хотите?
– Что ж… Я надеялся для начала из вежливости хоть немного просто поболтать, а потом уже перейти к делу, но раз вы ставите вопрос ребром… А дело вот в чем. Мой начальник почему-то уверен, что радиоприемник, которым пользовались партизаны, находится где-то здесь, и он возложил на меня задачу: до того как мы покинем вас, определить его местонахождение. И наша триангуляция указала именно на это место.
Прошло не больше пары секунд, и она успела обратить внимание, что Кауфман вовсе не кажется столь хорошо сложенным, когда на нем нет шинели.
– Я понятия не имею, о чем вы сейчас толкуете.
– Да бросьте вы, графиня. Передо мной нет нужды демонстрировать дворянскую гордость. Мы ведь с вами оба знаем, что это неправда.
София сделала над собой усилие, чтобы ничем не обнаружить своих чувств, но была уверена, что щеки ее окрасились румянцем, и чувствовала, как нарастает внутренний жар. Чтобы скрыть свою первоначальную невольную реакцию, она старалась дышать как можно более размеренно. Но нет, это не помогло. Наоборот. Дурное предчувствие все росло, мышцы горла напряглись так, что она уже боялась задохнуться.
Он склонил голову набок и сделал шаг вперед. Теперь немец стоял позади обитого ситцем дивана, водя пальцами по его спинке. Ногти Кауфмана были чисты и безукоризненно обработаны.
– Вот видите, – сказал он, – я всегда могу определить, когда человек говорит неправду. Я уверен, что вы сказали неправду. Причем не раз.
– Что за вздор, – удалось ей пробормотать. – Откуда мне знать про какие-то радиоприемники с передатчиками?
– А я разве говорил что-нибудь про передатчики? – нахмурился он. – Нет… нет, не думаю.
– Вы говорили про партизан, которые используют радио. Естественно, что у них может быть и передатчик.
– Возможно, вы правы, – сказал он.
– А где же ваши подчиненные?
Кауфман пропустил ее вопрос мимо ушей и подошел к картине со святым Себастьяном.
– Прекрасная вещь, – сказал он и, повернув голову, пытливо всмотрелся в лицо Софии. – Такая красивая.
София не могла на этот раз не вздрогнуть под его холодным, оценивающим взглядом. О чем это он, о ней самой или о картине?
Немец рассмеялся, явно глумясь над ней:
– Разумеется, я говорю о картине. А вы подумали, что о вас?
– Нет.
– Так вы ничего не имеете против того, что я говорю? Это выглядит довольно неестественно. Вы даже как-то слегка побледнели, – хохотнул он. – Но я уверен, что здесь мы с вами сходимся во мнении: эта картина прекрасна, тем более что она никогда не стареет, в отличие от красивых женщин. Таков, значит, расклад.
Он отошел на несколько шагов и притих, разглядывая изысканный узор на расписанных плитках пола.
Последовало короткое молчание, которое опять привело ее в замешательство: она не вполне понимала, что происходит.
– Итак, о чем это я? – снова заговорил он и, подняв голову, посмотрел на нее.
– Вы говорили про какой-то расклад.
Он посмотрел на нее с высокомерной улыбкой:
– Мне кажется, все эти деловые вопросы несколько унижают мое достоинство. Но конечно. Конечно. Расклад таков: вы отдаете мне в дар эту маленькую картину, а я докладываю начальству, что никаких приемников с передатчиками здесь нет.
Она постаралась подавить душивший ее смех. Неужели он не шутит? Впрочем, разве могла бы она помешать ему просто забрать картину, если он этого захочет?
– Что? Моя идея вам не по вкусу? Вам, кажется, смешно?
Лицо его потемнело от гнева, но всего лишь на мгновение. Он постарался поскорее скрыть это чувство, хотя она успела это заметить. О, еще бы.
– Нет, – ответила София, – мне не смешно. Просто я вам не верю.
Она посмотрела прямо ему в глаза, и брови его взлетели.
– О чем это вы говорите? Я – человек слова.
– Значит, я отдаю вам картину и вы поворачиваетесь и уходите? Правильно я вас понимаю?
Он пожал плечами.
Она не знала, что еще сказать. Немец сделал несколько шагов к ней:
– Поймите, это для вас превосходная сделка… Иначе всех вас расстреляют. По подозрению, видите ли. А расстреливать женщин мне доставляет мало удовольствия.
– По подозрению?
Он подошел к ней почти вплотную, пальцем приподнял ей подбородок и заглянул в глаза. Потом убрал волосы с ее лба, и ей при этом очень захотелось плюнуть ему в лицо.
– Вы же неглупая женщина.
– Это безумие, – сказала она и, отступив назад, наткнулась на столик. – Заявились непрошеным гостем в мой дом и требуете картину. Если бы об этом узнал мой муж, он пришел бы в ярость.
Он покачал головой, вернулся к картине и нежно провел пальцем по раме. А София лихорадочно вспоминала, куда она положила пистолет. Она знает это, конечно знает… каждый день о нем помнит, каждый час, но сейчас, как раз сейчас в голове было совершенно пусто.
– Нет, – сказала София.
Ей отчаянно нужно было выиграть время и срочно придумать, что делать. Впрочем, что бы она ни предприняла, он все равно заберет желаемое… да, в конце-то концов, пусть берет, это всего лишь картина. Однако… сама не зная почему, она продолжала стоять на своем. Может быть, просто из гордости или из ослиного упрямства, а возможно, ей так надоело видеть, как немцы хватают все приглянувшееся, что на этот раз она решила упереться как только могла. Возможно, Кауфман расстреляет ее, как бы она ни поступила.
– Я решительно запрещаю вам брать картину, – продолжала она. – Лоренцо никогда меня не простит, если я позволю вам это сделать.
Он оглянулся на нее через плечо:
– Ах да, кстати. Боюсь, ваш муж не в том положении, чтобы прощать вас или не прощать.
Сердце ее сжалось.
– Что вы хотите этим сказать?
Последовала секунда молчания, пока он поворачивался к ней всем корпусом, и София почувствовала, что у нее подкашиваются коленки. Но она успела взять себя в руки, и ей удалось устоять.
– Ваш муж, дорогая моя, оказывается, работал на нашего врага. Какая жалость, честное слово.
Она смотрела на него во все глаза и молчала.
– Хорошо, я подброшу вам другое предложение.
Она подавила подступившие слезы и вдруг в один миг вспомнила, где именно спрятала пистолет.
– Я не только доложу начальству, что никаких передатчиков здесь нет, но и отдам приказ подчиненным не приближаться к Кастелло, не разрушать построек и пальцем не трогать здесь ни единого предмета. Мы оставим всех вас в покое. Ну же! От этого предложения вы не сможете отказаться.
