Тарелкин. Он голова, я руки, а туловище-то особо.
Иван Сидоров. Понимаю, сударь; господь с ним, с туловищем.
Тарелкин (в сторону). Неглуп.
Иван Сидоров. И они все могут сделать?
Тарелкин. Все.
Иван Сидоров. А как их видеть можно?
Тарелкин. Когда хотите.
Иван Сидоров (глядя ему в глаза). Мы-то хотим.
Тарелкин (в сторону). Очень неглуп. (Вслух .) У него прием всегда открыт.
Иван Сидоров. Так они примут-с?
Тарелкин. Отчего не принять?.. С удовольствием примут…
Тишка подает ему кофе.
Иван Сидоров. Ну вот и благодарение вашей милости (кланяется), я барину так и скажу.
Тарелкин. Так и скажи (смакует кофе)… с удовольствием… мол… примет… хе, хе, хе…
Иван Сидоров отходит в сторону.
Люблю я простой, русский ум: ни в нем хитрости, ни лукавства. Вот: друг друга мы отроду не видали, а как на клавикордах сыграли. (Подслушивает .)
Иван Сидоров (Муромскому). Ну вот, батюшко, видите, примет.
Муромский. Кого примет? Что примет?
Иван Сидоров. Обыкновенно что. Сами сказали: примет, с удовольствием, говорит, примет.
Муромский. Сам сказал?
Иван Сидоров. Сами сказали. Вы их поблагодарите.
Тарелкин (в сторону). Э… да это птица! Я б ему прямо Станислава повесил. (Поставив чашку .) Петр Константинович! Вы, кажется, заняты; а мне в должность пора. Мое почтение-с.
Муромский (подходя к нему). Батюшко Кандид Касторыч… как я благодарен вам за ваше… к нам… расположение. (Протягивает ему руку .)
Тарелкин (развязно кланяется и несколько теснит Муромского). За что же, помилуйте; я всегда готов. (Берет его обеими руками за руку .)
Муромский (жмет ему руку). За ваше… это… участие… это…
Тарелкин (в сторону). Тьфу… подавись ты им, тупой человек. (Уходит в среднюю дверь.) Мое почтение-с.
Иван Сидоров (быстро подходит к Муромскому). Да вы, сударь, не так.
Муромский (с досадою). Да как же?
Иван Сидоров. Вы дайте.
Муромский (с испугом). У-у-у… что ты?!
Иван Сидоров (подбежав к двери, кричит). Ваше высокородие!.. (Быстро ворочается – к Муромскому, тихо.) Где у вас деньги-то? Пожалуйте…
Муромский. После, братец, после бы можно. (Отдает ему деньги .)
Иван Сидоров (подбежав к двери, кричит). Ваше высокородие!!. (Берет со стола листок бумаги и завертывает деньги.)
Муромский (скоро подходит к Ивану Сидорову). Что ты!! – Что ты!
Иван Сидоров. Да как же, сударь? – ехать хотите – а колес не мажете!.. (Кричит). Ваше высокородие!! – Кандид Касторович!!! (Идет к двери .)
Тарелкин (входит). Что вам надо – вы меня зовете?
Иван Сидоров (сталкивается с ним и подает ему пакет, тихо). Вы, ваше высокородие, записочку обронили.
Тарелкин (с удивлением). Нет. Какую записочку?
Иван Сидоров (тихо). Так точно – обронили. Я вот сейчас поднял.
Тарелкин (щупая по карманам). Да нет, братец, я никакой записочки не знаю.
Муромский (в замешательстве). Творец милосердый – да он мне историю сделает…
Иван Сидоров (смотрит твердо Тарелкину в глаза). Да вы о чем беспокоитесь, сударь? Вы обронили, мы подняли (с ударением), ну – и извольте получить!..
Тарелкин (спохватись). А – да, да, да! (Берет пакет и быстро выходит на авансцену .) О-о-о, это птица широкого полета!.. Уж не знаю, на него ли Станислава или его на Станиславе повесить. (Кладет деньги в карман .) Ну – с этим мы дело сделаем… (Раскланивается и уходит. Иван Сидоров его провожает, Муромский стоит в изумлении.)
Тарелкин и Иван Сидоров (кланяются и говорят вместе, голоса их сливаются). Благодарю, братец, благодарю. Всегда ваш слуга. Мое почтение, мое почтение. Помилуйте, сударь, обязанность наша. Мы завсегда готовы. Наше почтение, завсегда, завсегда готовы.
ЯВЛЕНИЕ VIII
Муромский и Иван Сидоров.
Иван Сидоров (запирает за Тарелкиным дверь). Вы мне, сударь, не вняли, что говорил поблагодарить-то надо.
Муромский. Да как это можно так рисковать! Другой, пожалуй, в рожу даст.
Иван Сидоров. В рожу?! Как же он, сударь, за мое добро мне в рожу даст?
Муромский. Ведь не судеец же какой – а все-таки лицо.
Иван Сидоров. О боже мой! – Да вы разумом-то внемлите: вот вы говорите, что они лицо.
Муромский. Вестимо лицо: коллежский советник, делами управляет.
Иван Сидоров. Слушаю-с. А сапожки по их званию лаковые – изволили видеть?
Муромский. Видел.
Иван Сидоров. А перчаточки по их званию беленькие – изволили видеть?
Муромский. Видел.
Иван Сидоров. А суконце тоненькое английское; а воротнички голландские, а извозчик первый сорт; а театры им по скусу; а к актрисам расположение имеют – а вотчин у них нет, – так ли-с?
Муромский. Так.
Иван Сидоров. Чем же они живут?
Муромский. Чем живут?.. Чем живут?!. Ну – государево жалованье тоже получают.
Иван Сидоров. Государева, сударь, жалованья на это не хватит; государево жалованье на это не дается. Честно́й человек им жену прокормит, ну, матери кусок хлеба даст, а утробу свою на эти деньги не нарадует. Нет! Тут надо другие. Так вот такому-то лицу, хоть будь оно три лица, и все-таки вы, сударь, оброчная статья.
Муромский (с досадою). Стало уж, по-твоему, все берут.
Иван Сидоров. Кому как сила.
Муромский. Ну, все ж таки знатные бары не берут: ты меня в этом не уверишь.
Иван Сидоров. А на что им брать-то? Да за что им брать-то?
Муромский. Так вот я к ним и поеду.
Иван Сидоров. Съездите.
Муромский. Вот говорят, этот князь – справедливый человек, нелицеприятен – и нрава такого, что, говорит, передо мной все равны.
Иван Сидоров. Да как перед хлопушкой мухи. Что мала – муха, что большая – все единственно.
Муромский. Вот увижу.
Иван Сидоров. Ничего, батюшка, не увидишь. Стоишь ты перед ним с твоим делом; искалечило оно тебя да изогнуло в три погибели, а он перед тобою во всех кавалериях, да во всей власти, да со всеми чиноначалиями, как с неба какова, и взирает… Так что тут видеть? По-моему: к большим лицам ездить – воду толочь. А коли уж малые лица на крюк поддели, да сюда приволокли – так дай.
