В «Барри Линдоне» – в каждом его живописном кадре – зрителя ждет нечто большее, чем в большинстве фильмов. Кубрик часто делает отсылки к художникам той эпохи. Как и Хогарт, он выстраивает группы персонажей так, чтобы один кадр мог рассказать целую историю. Один из таких кадров – спящий пьяным сном Барри, окруженный прихлебателями – изящно цитирует цикл картин «Похождения повесы». Леди Линдон в исполнении Марисы Беренсон вызывает воспоминания о томных красавицах, которых мы видим на полотнах Рейнольдса. В Уилтон-хаусе, изображающем замок Хэктон, который Барри приобретает, когда женится на леди Линдон, Барри сидит со своим сыном Брайаном под монументальным семейным портретом кисти ван Дейка. На фоне ван Дейка Барри и его сын выглядят нелепо, отмечает историк искусства Адам Икер: Барри – все тот же одинокий ирландский парень, выскочка, которому не место в этом огромном аристократическом имении.
Насыщенный деталями узор, который Кубрик сплетает в «Барри Линдоне», лучше всего изучать постепенно, прослеживая повествование шаг за шагом. История фильма начинается с того, что Барри, романтичный юноша, влюбляется в свою кузину Нору. Но семья Норы решает выдать ее за богатого и трусливого англичанина, капитана Квина, которого с восхитительной напыщенностью изображает Леонард Росситер. Вынужденный покинуть Ирландию с позором после дуэли с Квином Барри вскоре попадает в прусскую армию (идет Семилетняя война), затем находит покровителя в лице хитрого шевалье де Балибари, карточного шулера и пройдохи, который стремится нажиться за счет аристократов. Ставший правой рукой Балибари, помогая ему жульничать в картах и сражаясь за него на дуэлях, Барри выглядит все таким же наивным простаком, но, как и Алекс в «Заводном апельсине» – такой же юный и обаятельный, – он не остановится ни перед чем.
Как и довольный собой Алекс, которого мы видим в первой половине «Заводного апельсина», Барри, кажется, получает все, чего хотел: он женится на безмерно богатой леди Линдон, престарелый муж которой скончался в тот момент, когда от души насмехался над Барри: его шумный хохот в прямом смысле перешел в приступ удушья. (Эта сцена, сыгранная без полутонов, с нескрываемым привкусом комизма, переходящего в гротеск, явно выпадает из размеренного течения сюжета фильма.) Тем не менее в сюжете есть еще один враг, готовый помешать Барри стать аристократом: как обычно в фильмах Кубрика, планам главного героя сбыться не суждено. В придачу к деньгам леди Линдон Барри достается ее сын – взбалмошный и заносчивый лорд Буллингдон, которого прекрасно сыграл Леон Витали. Барри задает порку несчастному Буллингдону, который, задыхаясь, со слезами на глазах клянется, что Барри никогда больше его не побьет. Противостояние между Барри и его пасынком занимает в фильме центральное место и играет гораздо бо2льшую роль, чем безжизненные отношения между Барри и леди Линдон.
Захватывающей кульминацией фильма становится отвратительная сцена драки Барри и Буллингдона во время концерта, когда Барри, сбив своего пасынка с ног, начинает его душить. Присутствующие бросаются их разнимать, кидаясь прямо друг на друга, начинается потасовка, достойная матча по регби, и все это Кубрик снимает сам на ручную камеру. «Я знаю, что сделал ему больно. Я не хотел делать ему больно, но сделал», – вспоминал Райан О’Нил о сцене драки.
Шумную неразбериху потасовки Барри с Буллингдоном Кубрик компенсирует самой сентиментальной сценой в своем творчестве – смертью маленького Брайана, в котором отец души не чаял (избалованный мальчик падает с лошади). Кубрик, несомненно, хотел использовать эту диккенсовскую слезливость как противовес иронии, которой пронизана большая часть фильма, но лично я так и не смог с ней смириться. Здесь Кубрик безоговорочно поддается типичной для Голливуда душещипательной слащавости, к которой он всегда выражал презрение своей работой. Мне в фильме значительно больше нравится лицемерный и асексуальный преподобный Рант, который в прекрасном исполнении Мюррея Мелвина представляет собой идеальный образец вызывающей тошноту добродетели, чем Брайан – воплощение обреченной невинности, кажущейся здесь совершенно неуместной. Картина смерти Брайана, которую довершают даваемые им на смертном одре наставления родителям касательно их предстоящей встречи на небесах, слишком откровенно пафосна, чтобы должным образом вписаться в фильм, и из Брайана получается мальчик скорее в духе фильмов Спилберга, чем Кубрика (хотя Спилберг, несомненно, вернул бы его к жизни после положенной порции саспенса). Мне больше нравится добродушный Джек Гроган, который, умирая после стычки с французами, говорит Барри: «Поцелуй меня, мой мальчик, ведь мы больше не увидимся»
[221].
Смерть сына – удар судьбы, от которого Барри уже не оправится. Брайан, пока был жив, являлся для Барри единственным источником настоящей радости. Обучая мальчика фехтованию, он обнаруживает в себе легкую соревновательную игривость, которой никогда доселе не знал. Связь отца и сына слишком проста и прекрасна для этого замкнутого аристократического мирка, и поэтому Брайан должен умереть: Кубрик приносит его в жертву, чтобы подчеркнуть трагическое одиночество Барри.
После смерти Брайана Барри, поглощенный своим горем, соглашается на дуэль с мерзким Буллингдоном, который вернулся, чтобы отстоять свои сыновние права на поместье леди Линдон. Далее следует один из шедевров Кубрика: замедленная, идеально выверенная сцена противостояния между Барри в его костюме с картины Гейнсборо «Мальчик в голубом» и Буллингдоном, который оказывается одновременно трусливым и омерзительно мстительным.
Во время дуэли Барри совершает лучший за всю свою жизнь поступок, заключающийся не в том, что он делает, а в том, чего он не делает. Получив по жребию право стрелять первым, он отказывается стрелять в Буллингдона и заявляет, что получил сатисфакцию
[222].
Вызванное горем безразличие Барри ко всему происходящему дает ему преимущество в поединке. Зачем ему жить, если его любимый сын Брайан мертв? Именно поэтому он поступает благородно, выстрелив в сторону, даже не целясь в Буллингдона. А отвратительный Буллингдон, которого стошнило от страха, когда он думал, что Барри сейчас будет в него стрелять, теперь целится в отчима. Когда Барри падает, он вскрикивает от радости, как ребенок. (Чтобы вызвать у Витали рвоту, Кубрик сначала дал ему полусырое куриное мясо, а потом сырое яйцо – это сработало.)
Фильм начинается с крайне продолжительной сцены, в которой отца Барри убивают на дуэли, красиво перекликающейся с финальной сценой шедевра Макса Офюльса «Мадам де…». Это начало нам кажется даже несколько комичным: мы видим, как отец плюхается наземь на фоне потрясающего пейзажа в духе полотен Гейнсборо, и его далекую от нас смерть скрашивает закадровый текст, читаемый необыкновенно сдержанным аристократическим голосом Хордерна. Кульминационный поединок между Барри и Буллингдоном, напротив, предстает смертельно серьезным: в нем мелкая мстительность Буллингдона противостоит благородству духа, которое отчаяние пробудило в Барри.
