Эрми вспоминал: «Представляете, на подготовку освещения этого туалета ушла неделя»
[270]. «Гальюн» озаряет синий сюрреалистический свет; он не похож ни на один туалет, ни в Пэррис-Айленд, ни где-либо еще на Земле. Мы входим в пространство снов, ступаем на территорию кубриковской «нейтральной зоны». Куча смотрит на нас сверху вниз, как Алекс в начале «Заводного апельсина», но, если Алекс со своей зловещей и порочной ухмылкой завораживает, Куча со своим лицом идиота над безвольно сгорбленным бесформенным телом выглядит просто угрожающе.
«Что вы делаете в моем гальюне?!» – кричит Хартман, заслышав шум в туалете. Своим присутствием в «его» гальюне Шутник и Куча словно оскверняют идеальную преданность Хартмана морской пехоте
[271]. Оба рядовых, как обычно, одеты в белые футболки и трусы. Куча держит в руках заряженную винтовку. «Что это за дерьмо Микки-Мауса?!» – орет Хартман; он остается воплощением твердого как сталь суперэго до последнего мига, когда его сердце разрывает на части пуля, выпущенная его «трудным ребенком», рядовым Кучей. Шутник боится, что он будет следующим, однако вместо этого Куча, безвольно сидящий на унитазе, направляет винтовку в собственный открытый рот. Он нажимает на курок, и его мозги разлетаются по стене. Вот теперь мы готовы к Вьетнаму.
«Цельнометаллическая оболочка» имеет четкую, похожую на сонату структуру: двадцатиминутная сцена в конце с участием вьетнамской девушки-снайпера в этой схеме соотносится с двадцатиминутным эпизодом начальной военной подготовки в первой части фильма.
Уточним, что фильм можно разделить на следующие части:
1. Двадцать минут – начальная военная подготовка в Пэррис-Айленде, из них две минуты занимает сцена в туалете;
2. Сорок пять минут – Шутник и другие морские пехотинцы во Вьетнаме, все события до встречи со снайпером;
3. Двадцать минут – сцена со снайпером;
4. Две минуты – кода, в которой морские пехотинцы поют песню «Клуба Микки Мауса», а за кадром мы слышим голос Шутника.
* * *
Во вьетнамской части «Цельнометаллической оболочки» не всегда легко разглядеть какую-либо структуру – она кажется непоследовательной и бессвязной. Это сделано намеренно. Начальная строевая подготовка – это тесная смирительная рубашка, жестко регламентированное коллективное безумие. А война – это дикость, полное отсутствие контроля. После смерти Хартмана и Кучи, которые в оставшейся части фильма больше не упоминаются, безумие из внезапной и шокирующей вспышки, как в эпизоде в Пэррис-Айленде, превращается в нечто повседневное и привычное. Все рушится, и единственное, что остается – это хаос, внутри и снаружи. (Шутка писателя Фила Клэя: «“Сколько нужно ветеранов Вьетнамской войны, чтобы вкрутить лампочку?” – “Откуда тебе-то знать, ты не был на войне”».)
Впечатляющая своей напоминающей сон слаженностью часть фильма, изображающая курс начальной военной подготовки с рядами новобранцев, стоящих по стойке «смирно» в белом исподнем, уступает место серии отдельных эпизодов, в которой не прослеживается никакого явного сюжета, который придавал бы развитию фильма динамику. Как и ее главные герои, морские пехотинцы, вторая половина «Цельнометаллической оболочки» кажется немного растерянной с точки зрения повествования, но на самом деле Кубриком здесь все продумано до мелочей: каждый взрыв дымовой бомбы, каждый кадр, снятый с движущейся операторской тележки. Небо во время сражений расцвечивается точно спланированными вспышками огня и клубами дыма, расположенными с виртуозной точностью, но при этом зритель, глядя на него, не думает о его живописной красоте или о виртуозности режиссера.
И посреди всего этого стоит Шутник, как всегда насмешливый; он по уши в дерьме, но все равно остается от него в стороне. Подобно очкам рассказчика Лютова в рассказе Исаака Бабеля «Мой первый гусь», очки Шутника в проволочной оправе символизируют чувствительность, неизменно вызывающую насмешки со стороны более жестких людей, таких как Зверюга (Адам Болдуин), у которого на каске написаны слова Оппенгеймера, в свою очередь цитирующего «Бхагавадгиту»: «Я стал смертью». У Бабеля очки – это символ еврейства и неизменно проистекающих из него мучительных душевных метаний. У Зверюги «взгляд на тысячу ярдов», пустой и ничего не выражающий: он смотрит далеко за спину зрителя, прямо в невыразимую суть дела. Шутник, напротив, по-прежнему подвержен сомнениям: его сердце еще не превратилось в камень
[272].
* * *
В заключительной части фильма Кубрик выносит амбивалентность Шутника на первый план. Укрывшись за невысокой стеной, отряд становится мишенью снайпера, стреляющего откуда-то из руин зданий. Один за другим, словно влекомые чьими-то злыми чарами, морпехи попадают в ловушку снайпера. Они прокляты: это место – их отель «Оверлук».
Так начинается одна из величайших сцен в творчестве Кубрика – эпизод с девушкой-снайпером. Джей Кокс отмечает, что эта часть фильма «Цельнометаллическая оболочка», как и ставшая классикой маломасштабная кинолента Сэма Фуллера о Корейской войне «Стальной шлем» (1951), «свою суровую напряженность приобретает за счет своей простоты». Здесь стиль Кубрика «очень прицельный, очень точный и совершенно не приукрашенный», продолжает Кокс. Как и Пекинпа, Кубрик использует замедленную съемку, когда снайпер одного за другим убивает морских пехотинцев, и мы видим, как из раны фонтаном бьет кровь. Напряжение нарастает, становясь почти невыносимым. «И это нам показывает человек, у которого самым страшным опытом в жизни был перелет в самолете коммерческой авиалинии», – удивляется Кокс. Когда снайпер убивает Ковбоя, командира отделения, Кубрик не дает нам ни одного эмоционально напряженного крупного плана: только общий план морпехов, сгрудившихся вокруг умирающего. Ковбой в исполнении виртуозного Арлисса Говарда умирает у них на руках
[273].
Но их ждет еще один шокирующий удар, еще более сильный, чем смерть Ковбоя: снайпером оказывается девушка-подросток. Она, словно обезумев, крутится вокруг своей оси и стреляет во все стороны, пока Шутник дрожащими руками вытаскивает пистолет, как Джимми Стюарт в фильме Форда «Человек, который застрелил Либерти Вэланса» (1962). Затем Стропила (полный энтузиазма новичок, антагонист Шутника в исполнении Кевина Говарда) стреляет в снайпершу. Девушка умирает медленной и мучительной смертью и умоляет стоящих вокруг морских пехотинцев, чтобы ее добили. После долгих колебаний Шутник наконец делает то, о чем она просит.
