Однако Цунено приходилось сидеть дома. Не прошло и шести недель после свадьбы, как она подхватила какую-то глазную заразу, из-за которой слегла в постель
[206]. Родные отправили ей в утешение ящик мисо, немного маринованных овощей и рисового печенья
[207]. Посланец вернулся в Ринсендзи с бобами адзуки и печальной вестью: Цунено так больна, что даже не смогла сама собрать ответный подарок семье. Несколько недель спустя Гию посетил брачного посредника, чтобы заплатить ему за услуги, и тот человек выразил серьезное беспокойство по поводу здоровья Цунено. Старший брат ощутил такую тревогу, что тут же отправился в Такаду, прихватив в подарок для мужа сестры немного саке, и даже остался там на ночлег. Через несколько дней Цунено почувствовала себя намного лучше и смогла навестить семью, но родных по-прежнему беспокоило ее состояние, и позже они послали ей одеяла и деньги.
Третий брак Цунено продлился четыре сумрачных месяца, проведенных в пугающе тесном мирке. Они с мужем развелись раньше, чем сошел последний снег. Второй раз за год мужчины из родной деревни отнесли ее мебель – теперь обратно в родной дом.
Остаток 1838 года и большую часть 1839-го Цунено провела в унынии. Она так до конца и не оправилась от болезни, которую перенесла в Такаде, и страдала, очевидно, не только телесно, но и душевно. Потом в письмах она признавалась, что хотела бы умереть
[208]. Гию объяснял ее мучения изъянами характера: «Она вышла замуж, но из-за своего эгоизма не смогла стать хорошей женой; вскоре после развода здоровье ее пошатнулось»
[209]. Ему не хватало ни времени, ни терпения потакать слабостям павшей духом сестры. Его жена Сано к концу лета ожидала очередного ребенка, а ртов в доме и так уже было хоть отбавляй. Он снова начал искать, куда бы пристроить Цунено. Быть может, какому-нибудь вдовцу нужна помощница по хозяйству и он согласится взять немолодую невесту с неудачными браками в прошлом
[210].
«Когда я жила с родными, они все время пытались снова отослать меня в какое-нибудь жуткое место и постоянно говорили, что хорошо бы найти для меня вдовца. Ослушаться их было страшно, но и выходить за вдовца я не хотела. Меня заставляли сделать такое, на что я никак не могла согласиться», – писала позже Цунено
[211]. Однако меньше всего она желала бы вносить разлад в семью, прекрасно осознавая, что мать и брат считают ее поведение неприемлемым: «Я понимала, что своими недопустимыми поступками испытывала терпение родных»
[212]. У нее за спиной уже имелось три неудачных брака, и в каждом она проявляла себя не с лучшей стороны, а нынешнее непослушание еще сильнее уронит ее в глазах старшего брата. Но она точно знала, что больше не может выходить замуж. Теперь Цунено требовалось собрать всю свою волю и проявить наконец решимость. «Когда я не была храброй, то на меня, что бы я ни делала, валились одни неприятности», – рассуждала она впоследствии
[213].
Цунено решительно отказывалась от всех предложений. Позже она сравнивала свое упрямство со стойкостью деревянной двери, запертой на железный замок
[214]. Довольно редкий случай ее обращения к метафоре: обычно Цунено выражала свои мысли прямо и незамысловато. Однако образ двери ей, видимо, пришелся по сердцу. Эта простая и привычная вещь была намного прочнее, чем казалась с виду. Она не разлетится в щепки, сколько по ней ни колоти. Невзрачная и помятая, такая дверь простоит годы, и от всех ударов ее в конце концов лишь перекосит – да так, что больше ее никто не откроет.
В конечном счете должен был существовать выход. Должен был появиться какой-то план, но придуманный ею самой. И для самой себя. Еще один, окончательный, вариант, чтобы не пришлось всю оставшуюся жизнь говорить нет.
Цунено могла бы отправиться в Эдо.
Годами она твердила своим родным, что мечтает жить в городе, но родители даже слышать о таком не хотели, а родной дядя
[215] и любимый брат Котоку, лекарь из Такады, просто пропускали ее слова мимо ушей. Она делилась своей мечтой с друзьями и даже случайными знакомыми. Она говорила об этом так часто и помногу, что о ее желании, кажется, знала вся округа. Цунено пока не понимала лишь одного: каким образом добраться до Эдо. Дело в том, что в те времена женщины не могли путешествовать так далеко в одиночку. Она подумывала нанять провожатого из посыльной службы, но для этого ей понадобились бы деньги. Кроме того, еще предстояло найти возможность сбежать из дома.
Поздней осенью 1839 года Цунено объявила Гию и матери, что хочет навестить Котоку, а потом отправиться к горячему источнику в провинции Кодзукэ
[216], который, к счастью для нее, находился в той же стороне, что и Эдо. Целебные воды пойдут на пользу ее больным глазам – так она объяснила свое желание семье. Цунено тщательно отбирала вещи в дорогу, складывая в основном новую одежду, которая подходила для осенней погоды. Изрядную часть своего приданого она продала купцу
[217] из соседней деревни Иимуро и оставила три золотых слитка своему дяде
[218], жившему там же. Ему она доверяла. Затем, закутавшись в длинную черную накидку, пешком отправилась в Такаду.
Цунено не появилась в доме Котоку. Она пошла прямо к мосту Симогомати, перекинувшемуся через узкую речку в торговой части Такады. Там она собиралась встретиться с молодым мужчиной по имени Тикан, младшим служителем храма в одной из соседних деревень. Они уже были знакомы, так как семья Цунено дружила или просто была знакома со всеми служителями окрестных храмов, а незадолго до этого дня Тикан заглядывал в Ринсендзи
[219]. Тогда она и посвятила его в свой план, сказав, что хочет добраться до Эдо
[220]. Тикан сообщил, что у него в столице есть родственники, в том числе и два брата его дяди. Они будут рады ее приютить. Почему бы Цунено не пойти в Эдо вместе с ним?
