– Ну как?
Подошедший ближе Канин был очень серьезен, даже строг.
– Так… странно.
– Давай я сейчас опишу на листке короткое событие, произошедшее у этой двери полчаса назад. А потом ты опишешь то, что тут поймала. И мы сравним.
– А зачем писать?
– Чтобы ты не решила вдруг, что я хитрю, сочиняя эту историю по твоим словам. Идет?
– Но…
– Тебе вредно так много думать. Ди, ну что мне делать с твоей птичьей головой?
– Может, тебе проще туда залезть и самому все увидеть?
– Не мухлюем, мне нужен чистый эксперимент.
И Паша протянул ей листок, исписанный его безупречным почерком, явно приготовленный заранее.
– Читать будешь потом. А сейчас говори.
Конечно же, оба описания произошедшего перед дверью сошлись с точностью до минуты.
Приходил Леонид. В виде кота. Хотел что-то передать Ди. Паша ему открыл, до икоты напугал, потом рассказал, что все его гномские проделки они с Ариной обсудили и все прошлые долги Леонида перед Каниным ведьма оплатила и закрыла.
Он был так рад, что обратился было в гнома, собравшись голышом бежать в Гурзуф, но Паша такого непотребства не допустил, и недо-гном поскакал обратно в рыжей шкурке, задрав хвост.
– А теперь пойдем, Ди. Скоро прибудет Корвус, а у нас есть еще пара дел. И зачем ты так вырядилась?
Венди даже споткнулась. В ответ на ее бурно выразившееся изумление Канин рассмеялся.
– Если бы ты отодвинула соседнюю створку, нашла бы вполне удобоваримые и удобные вещи. У тебя еще есть десять минут – советую переодеться. На шпильках и в этом прикиде наше дело может…
– Я поняла. Сейчас буду. Вот почему ты мысленно мне все не рассказал?
– От ментального управления ты глупеешь просто на глазах. Не привыкай. Или – отвыкай. Небось привыкла к Леру в голове, теперь вон – не знаешь, с какой полки носки взять самостоятельно. Брысь!
И она ускакала, на ходу сбрасывая туфли.
Уже спустя четверть часа они торопливо спускались по вырубленным в камнях ступенькам, ведущим прямо к морю.
Ди с ужасом представляла себе, как бы она тут прыгала в узком и коротком платье на шпильках. Она так была увлечена этими мыслями, что не заметила остановившегося впереди Канина, влетев с разбегу в его спину.
«Ты все-таки куда больше гусыня, нежели сова». Снова он вошел в ее мысли, предварительно предупредив ощущением легкого дуновения ветра.
Да, разговаривать громко тут не стоило. Они шли бесшумно – две темно-серые фигуры, даже белобрысую макушку Ди Канин прикрыл серой шляпой.
Спустившись на гальку пляжа, резко повернул направо, прыгая по камням берега. Так они прошли еще метров двести.
Ди сосредоточилась на том, чтобы не свернуть себе шею в темноте и не свалиться с неустойчивого камня.
– Стоп. А вот теперь – откройся и ищи. Как тогда, у двери. Возьми след. Да не сопи ты носом, я не прошу нюхать. Чувствуй.
Это было трудно. У запыхавшийся от скачки по камням Ди плохо получалось переключиться. Пыталась. Раз за разом. Ничего.
– Есть?
Покачала головой, закусив губу.
– Нет.
– Ты браслет не снимала?
– «Если твой куратор выдал тебе артефакт, снять его имеет право только куратор» – я отлично помню инструкции.
– Это я в тебя хорошо их вбил. Ты какой рукой дверь в номер открывала?
– Правой. Все двери этого мира делаются для правшей.
Он задумчиво посмотрел на протянутую ему руку с поблескивавшим в лунном свете браслетом.
– Попробуй ей притронуться к камню.
Она присела на корточки, осторожно приложив ладонь к еще теплым камням.
И тут же покачнулась, сносимая потоком внезапно нахлынувших чувств.
Страх. Ужас. Беспомощность. Боль. Люди, их было много, они страдали, и бурный поток нахлынувших на Ди эмоций накрывал ее с головой, словно огромной волной.
Следивший за ней внимательно Павел быстро подхватил девушку, придерживая за плечи.
– Плохо. Очень плохо. Особенно плохо то, что такой громкий след ты взяла лишь с артефактом. Так быть не должно, надо думать: отчего ты такая тупица.
– Мне… мне очень плохо. Я, кажется…
И мир вокруг Ди вдруг погас, схлопнувшись темными створками глубокого обморока.
20. Пещера и тайна котельной
21 мая, вечер. Гурзуф
"Нельзя пренебрегать даже слабыми и малообещающими зацепками, когда блуждаешь в полной темноте". (Анна Кэтрин Грин)
За свою бесконечно долгую жизнь бессмертной и великой Ди тысячи раз приходила в себя. Раненная, изломанная, почти убитая, растерзанная и раздавленная. И каждый раз был особенным. Сознание словно поворачивало стеклышки в калейдоскопе.
Сегодня это был нырок в бездну, откуда ее выволакивала чья-то рука. Сильная, уверенная – мужская. Молча. Больно. За горло – наверх, жить.
Она села, рывком, хватая ртом воздух, ощущая пересохшие до трещин губы, хватая руками гладкие простыни под собой.
– Тихо, тихо. Еще головой об потолок побейся, глупая. Выпей вот и ляг. Расслабься, сейчас приведу тебя в норму.
Секунды спустя, судорожно выпив горькую жидкость из стакана, едва не расколовшегося о ее судорожно клацающие зубы, Ди поняла, что лежит на кровати в номере Паши. Совершенно обнаженная. На теле медленно гасли сияющие зеленоватым светом руны, дорожками тянувшиеся от пальцев ног к животу. Пересекаясь в районе солнечного сплетения и выше, на плечи, они снова спускаясь к запястьям. Это произведение светилось в сумерках комнаты завораживающе-красиво.
На совершенно голой Ди.
Прекрасно. Просто прекрасно.
Она снова резко села, пытаясь прикрыться краем простыни, и наткнулась на изумленный взгляд Павла.
– Ого. Я читал, что после снятия «проклятия Минервы» жрицы богини часто умирали. Тебе это, конечно, не грозит, но гормональная перестройка в организме авеморфа – настоящая буря. Куда тебя несет? Ушла бы в Москву и отлежалась.
Ворча и негодуя, Павел рылся в рюкзаке рядом с кроватью. Подумав, достал оттуда длинную футболку, ухмыльнулся, достал мужские шорты. Покачал головой – вернул их не место.
– Держи. Ты с перепугу обернулась на берегу, пришлось целый ритуал проводить по возвращению неблагоразумной девицы, по недоразумению считающей себя боевым магом-морфом, от края жизни.
– Угу. Я не такая. Это другое.
– Вещи твои остались там. На те твои вещи, что оставались в номере, я наложил ряд охранных заклинаний, когда мы уходили, и полчаса еще придется подождать. Как-то мокро получилось, уж прости.
