Набережная, крутой поворот в сквер. Теперь можно скрыться в дебрях Васильевского острова, двигаясь дворами и проскальзывая в ниши подворотен.
***
Васильевский остров был его вторым домом. Давно, уже очень давно, Венди пришла в голову шальная идея, радостно поддержанная Ладоном, и они рванули в Питер «учиться в Университет».
К его величайшему изумлению, поступила тогда не только она, Гуло тоже прошел бешеный конкурс, пусть одним из последних по списку, но был зачислен.
Зачем?
Ди вообще постоянно училась, следуя скорее импульсам интуиции, нежели руководствуясь разумом. Вот захотелось ей тогда. И непременно на геофак.
Романтика, глубокие знания, новые друзья. А он – как всегда, был рядом. Поначалу все именно так и было. А дальше их закрутил водоворот студенческой жизни, голимая, голодная романтика смутных лет. Когда выживали, торгуя сигаретами, моя подъезды и разгружая вагоны со спиртом. Весело, оглашенно, не оглядываясь.
Именно тут, впервые в жизни, Гуло увидел полные любви девичьи глаза, смотревшие на него, как на центр вселенной. Никогда до тех пор никто так его не любил. Первая красавица факультета, редкая умница по имени Надежда. Чуть не половина мальчишек курса были в нее безнадежно влюблены. Вторая половина была лучшими друзьями Нади.
Яркая, веселая. Она все умела, никогда не унывала. Что эта девушка нашла в смуглом, вечно сутулящемся, словно скрывая могучий разворот широких плеч, неразговорчивом Гуло? Об этом знают лишь Мойры.
11
Рядом с ним она и сама замолкала, словно гасла. Лишь старалась находиться ближе да беспомощно заглядывала в глаза своими серыми глазами, как само питерское небо. Он всегда отводил взгляд. Она – человек. Сильная, смелая, смертная. Достойная любви. Которую он не мог ей дать. Не принадлежа себе и будучи лишь Тенью.
Ди не понимала, что с ними происходит, удивленно наблюдая за Гуло и не пытаясь вмешаться.
Она сама давно привыкла быть в центре внимания. Будучи практически полной противоположностью Надежде – спокойной, уверенной в каждом своем слове и движении, женственной и невозмутимой – Ди быстро нашла с ней общий язык, они сразу подружились. У них даже масти были контрастны – темноволосая, сероглазая Надя и Ди с ее кипенно-белой копной непослушных вихрей и фиолетово-темными миндалевидными глазами – отголоском древнего Синташта́.
Жили девушки в одной комнате общежития, на втором этаже, в самом конце длинного, темного коридора. Две кровати, стол с настольной лампой, два стула, пирамида из «гостевых» табуреток, собранных однокурсниками, зеркало на стене, старый шкаф и рейка с крючками на входе – вот и весь нехитрых скарб их маленького дома.
Комната номер тринадцать, конечно же. Разве Венди могла поселиться по другому адресу?
Тот факт, что в Университет они с Венди поступали по документам на одну фамилию, снимал все возможные вопросы и недомолвки. Брат, просто брат. И забота о Ди была совершенно естественной и привычной. Непривычна для него была своя жизнь, вдруг заигравшая яркими красками.
Свои друзья, настоящие, надежные, проверенные временем и невзгодами. Верные, лишних вопросов не задающие. Девушка, всегда встречающая его улыбкой и светом в глазах. Любого – уставшего, грязного, несчастного, пьяного, голодного, – его всегда там ждали и любили. И ничего не просили взамен.
Был ли он счастлив тогда? Бесконечно. Сидя на крыше пятиэтажного дома на Васильевском, с гитарой в руках и в компании себе подобных, горлопаня лихие песни на весь район, а потом идя через огромный город босиком, неся на плече Венди, сбившую о камни мостовых босые ноги.
Полевые практики и вскоре последовавшие за ними экспедиции. Самолеты, вертолеты, вездеходы, палатки и спальники. Алюминиевые кружки и пластиковые миски. Обязательный прямоугольник сидушки на поясе, именуемый нежно «напопником» – удобное изобретение двадцатого века, ставшее опознавательным знаком среди «своих» – тех, кто видел мир за пределом незримой сети улиц. Протертые до дыр сапоги и кеды, застиранная до белизны энцефалитка и северный загар. Связки сушеных грибов и рыба, вялявшаяся прямо в палатках. Запах человеческого пота и дыма, невыветриваемый и несмываемый месяцами.
У его счастья было именно это лицо.
***
Надежда была рядом. По-своему счастлива. Он позволял себя любить, ничего взамен не обещая и не возвращая.
За годы жизни у него было немало женщин. Секретом для Венди это не было, зачем? Он же зверь, оборотень, молодой, полный сил и желаний. Да, с непростым характером, но с великолепным хищным телом молодого самца. Девушкам этого было достаточно, большего он никогда и не предлагал. Наступало утро, ночная история заканчивалась, и его след простывал вместе с чувствами ушедшей ночи. Никогда не оглядываясь, только вперед.
С Надей все было иначе. Ей он не мог позволить быть несчастной, а потому мягко, но твердо пресекал все попытки сближения. Все, что она могла – это быть рядом. Никаких прикосновений, только взгляды. Никаких надежд. Дружба. И только отчего так паршиво было ему на душе?
Когда лучший и главный друг Лешка Лебедев, сидя утром на крыльце очередного барака и разгоняя тяжкое похмелье, вдруг поведал ему о своей неразделенной и давней любви – Надежде, Лер дрогнул.
А извечная интриганка Ди, которой он поведал о неожиданной своей проблеме, тут же вдохновилась этим захватывающим сюжетом.
Лешка был надежным, талантливым, умным, добрым. Он походил на былинного русского богатыря: могучий, русоволосый, светлоглазый и красивый. Как выяснилось, Лебедев любил Надю уже много лет: за ней пошел в универ, за ней мотался по всему свету. Все понимал, «сердцу не прикажешь».
На друга Леша даже не сердился. И не ревновал, лишь грустно констатировал: «У нас даже не треугольник любовный с тобой, а неопределенный многогранник».
– Лель, ты к ней совсем никак?
Они болтали вдвоем с Ди, закрывшись на черной лестнице факультета, у самого чердака, в своем личном, потаенном месте. «Курилка Дианы» – так сокурсники называли это место. Друзья знали – если вдруг эта парочка исчезла, можно смело искать их на ступенях лестницы. И то, что Дивины не курили, ничего не значило.
Азеркины* на дух не переносили эту странную человеческую болезнь – курение. Запах, ощущения, в конце концов – расходы на нелепую привычку. Но «перекур» был не просто актом пристрастия к курению. Это был ритуал. «Курилка Дианы» была алтарем этого обряда. Вот и сейчас, пока остальные обедали, у Дивиных был «перекур» между парами и очень серьезный разговор.
– Никак, Ветерок. Совсем. Даже не пытайся меня сбагрить.
– Меня бы так кто полюбил. Я бы, наверное…
– Что? – его голос прозвучал вдруг странно, будто осип, короткий вопрос был произнесен почти шепотом. – Наверное – что?
