Месяца два после этого Вард гораздо меньше времени проводил в своей лаборатории, выказав примечательный интерес к метеорологическим условиям и часто спрашивая о дате начала весеннего схода снега. Раз в марте он покинул дом около полуночи — и возвратился только к рассвету. Его мать заслышала рокот мотора, затихший возле входа в дом, и чьи-то приглушенные переговоры. Подойдя к окну, она увидела, как квартет темных фигур по указанию Чарльза выволок из грузовика длинный и явно тяжелый ящик и занес ношу в дом через черный ход. Она слышала тяжкое дыхание и топот ног на лестнице, потом — глухой стук на чердаке; после чего шаги повторились, четверо мужчин снова появились снаружи и уехали на своем грузовике.
На следующий день Чарльз вернулся к своему строгому чердачному уединению, опустил темные шторы на окнах лаборатории и, казалось, начал работать с каким-то металлом. Дверь он никому не отворял и упорно отказывался от еды. Около полудня послышался резкий звук, за которым последовал дикий вопль и грохот падения тела, но когда миссис Вард постучалась к сыну, тот слабым голосом ответил, что все в порядке. Отвратительная, ни на что не похожая вонь, выползавшая из-под двери, как он заверил перепуганную мать, явилась побочным продуктом химического опыта — но она совершенно безвредна и скоро выветрится сама собой, а пока придется потерпеть. Кроме того, пока ему необходимо побыть одному, но он непременно появится позже к обеду. И Чарльз сдержал свое слово под вечер, когда перестало слышаться странное шипение с чердака, — на вид потрепанный, явно вымотанный, он предстал перед глазами родителей и попросил никого не подходить к двери лаборатории. Так началась новая череда тайн — с того дня никому не разрешалось посещать ни его секретный химический полигон, ни примыкавшую к нему кладовую, которую Чарльз вычистил, наскоро обставил и пристроил к своим неприкосновенным личным владениям в качестве спальни. Здесь он жил с книгами, принесенными из библиотеки, покуда не приобрел отдельное жилье в Потаксете и не перевез туда все свое научное имущество.
В тот день Чарльз первым взял вечернюю газету — и тихонько изъял из нее один лист, якобы для того, чтобы обернуть прохудившийся тигель. Позже доктор Уиллет, установив дату по показаниям членов семьи, просмотрел целый выпуск в редакции — и обнаружил на забранной Вардом-младшим странице следующее небольшое сообщение:
«НОЧНЫХ КОПАТЕЛЕЙ» ЗАСТИГЛИ ВРАСПЛОХ НА СЕВЕРНОМ КЛАДБИЩЕ
Роберт Гарт, ночной сторож Северного кладбища, сегодня утром застал группу из нескольких человек с грузовиком в самой старой части кладбища, но, по-видимому, спугнул их, прежде чем они совершили задуманное.
Открытие произошло около четырех часов, когда внимание Гарта привлек звук мотора, доносившийся снаружи. Осмотревшись, он увидел большой грузовик на главной дороге, но не успел добраться до него, как звук шагов по гравию выдал его приближение. Злоумышленники поспешно загрузили крупногабаритный ящик в грузовик и уехали, догнать их так и не смогли. Так как ни одна могила не была потревожена, Гарт полагает, что тот ящик и был предметом, который ночные гости намеревались захоронить.
Копатели, должно быть, долго работали, прежде чем их спугнули, — Гарт обнаружил огромную яму, вырытую на значительном расстоянии от дороги на участке Амос-Филд, где уже практически не осталось старых надгробий и памятников. Яма, большая и глубокая, как и полагается могиле, пустовала. Согласно регистрационным записям, на том участке никто не захоронен.
Сержант Райли из Второго полицейского участка осмотрел место происшествия и предположил, что инцидент — на совести бутлегеров, пытавшихся крайне циничным образом организовать схрон спиртной продукции в таком месте, где никто не станет проводить обыски. В ответ на расспросы сержанта Гарт сказал, что, по его мнению, грузовик направлялся по Рокамболь-Авеню, хотя в этом он и не уверен до конца.
В течение следующих нескольких дней Варда редко видели его родные. Пристроив спальню к своему чердачному царству, он держался там очень замкнуто, приказывая, чтобы еду приносили к двери, и не принимал ее до тех пор, пока слуга не уйдет. Монотонное зачитывание магических формул и пение в причудливом ритме повторялись через определенные промежутки времени, прерываясь порой перезвоном тиглей, шипением химикатов, шумом бегущей воды или ревущего газового пламени. Запахи самого неуловимого качества, совершенно не похожие ни на какие из ранее замеченных, окутывали дверь время от времени; и напряженность, которую можно было заметить в молодом отшельнике всякий раз, когда он ненадолго выходил из дома, возбуждала самые острые подозрения. Однажды он поспешил в Атенеум за нужной ему книгой и снова нанял посыльного, чтобы тот привез ему из Бостона весьма малоизвестный том. Дом Вардов охватило тревожное ожидание, и как родители Чарльза, так и доктор Уиллет признавались перед собой, что совершенно не знают, что думать по делу Варда — и что с этим всем поделать.
6
Пятнадцатого апреля ситуация резко переломилась. Внешне, возможно, все так и шло своим чередом, но напряжение обострилось до предела, и доктор Уиллет счел перемену несказанно важной. Дело было в Страстную пятницу — данное обстоятельство прислуга сочла едва ли не основополагающим, а остальные восприняли как простое совпадение. К вечеру молодой Вард принялся необычно громко повторять одно и то же заклинание, одновременно что-то сжигая, отчего запах распространился по всему дому.
Заклинание было так хорошо слышно в коридоре, несмотря на запертую дверь, что миссис Вард, притаившаяся там в беспокойном ожидании, невольно его запомнила, а потом записала по просьбе доктора Уиллета. Впоследствии доктор узнал, что эта формула почти в точности совпадает с найденным в мистических писаниях великого оккультиста и знатока, непостижимого Элифаса Леви, магическим текстом:
Per Adonai Eloim, Adonai Jehova,
Adonai Sabaoth, Metatron On Agla Mathon,
verbum pythonicum, mysterium salamandrae,
conventus sylvorum, antra gnomorum,
daemonia Coeli Gad, Almousin, Gibor, Jehosua,
Evam, Zariatnatmik, veni, veni, veni!
[24]
Заклинание звучало два часа без перерыва и перемены, и все это время в округе не умолкал жуткий собачий вой. О сатанинском переполохе, поднятом псами, можно судить хотя бы по заметкам, на следующее утро опубликованным во всех городских газетах, но для обитателей дома Вардов все затмил кошмарный запах, заволокший комнаты, — омерзительный, всепроникающий, абсолютно потусторонний смрад. И тут вдруг в пропитанном химическими испарениями воздухе словно блеснула молния, ослепительная даже при ярком дневном свете, а затем послышался голос, который никогда не забудут те, чьих ушей он коснулся, ибо отзвуки его прокатились по округе, как от дальнего раската грома, и был он неимоверно низок и жуток, ни капли не схож с тембром Чарльза. Весь дом дрогнул; глас сей, на несколько мгновений заглушивший громкие собачьи завывания, хорошо услышали по крайней мере двое из соседей семейства Вардов. Мать юноши, в отчаянии застывшая перед запертой дверью лаборатории, содрогнулась, осознав чудовищный смысл того, что произошло, ибо когда-то сын объяснил ей, какое дьявольское значение приписывается прогремевшим сейчас словам в зловещих книгах черной магии, и рассказал о страшном раскатистом зове из писем Феннера, сотрясшем обреченную на гибель ферму в Потаксете той ночью, когда сгинул Джозеф Карвен. Она не сомневалась в том, что услышала именно те слова, потому что в прежние времена, когда Чарльз еще делился с ней результатами своих поисков, он подробно и ясно описал загадочную фразу. Составленная на древнем, ныне забытом языке, она звучала так:
