В пустотах гор мы лампу отыскали,
К чьей тайне ни один фиванский сан
Не знал ключа; со стен пещер взывали
В испуге глифы, что от зла оберегали,
Всему живому здесь завет навек был дан.
И там же — лампы бронзовый сосуд:
Сухой елей на дне — иного нет,
Но письмена на лампе, давний след,
Читались: «Сей сосуд есмь грех и вред»,
Другого смысла боле не несут.
Не страшен был нам гнет седых веков,
Разъяла подземелья мрак искра,
Елей, воспряв от сухости оков,
Тут вспыхнул — ярче яркого костра.
Дохнула лампа яростным огнем:
Объял он нас, и мы пропали в нем.