— Дай ключ, Эгиль!
Эгиль посерьезнел и уселся на стол. Лишь сейчас я заметила на полу перевернутые пепельницы и размазанный по ковру пепел. Эгиль покраснел. Он покачнулся, но удержался на ногах.
— Не брал я твой ключ. Дверь была открыта.
— Врешь.
— Я не брал ключ, — пробормотал Эгиль и, наконец окончательно потеряв равновесие, взмахнул руками и шлепнулся на пол.
Я развернулась и вышла в коридор. Гости отшатнулись от меня. А потом я услышала чей-то голос. Я услышала его, несмотря на орущую музыку, несмотря на страх перед зубами Неро, несмотря на рассерженные слова, которые чудились мне в его шипении. Этот голос я узнала бы где угодно. Он доносился из комнаты Ингвара. Я направилась туда, отпугивая своим видом всех, кто попадался у меня на пути. Звук шел оттуда — обладатель голоса разговаривал с Ингваром. Я остановилась в дверях. Его ледяные голубые глаза впились в меня, а по моим венам словно двинулось вниз битое стекло. Потный лоб, лицо, усыпанное прыщами — он так и не избавился от привычки трогать их. На губах — застывшая улыбка, от которой меня всегда тошнило: уж очень много воспоминаний она пробуждала.
— Ты про эту девушку? — спросил Патрик.
Хотя его запах до меня не добрался, я все равно знала, как он пахнет. Посмотрела на Ингвара, но тот тут же опустил глаза.
— Я тебе верила, — прошептала я.
Руе
Кристиансунн
Понедельник, 21 августа 2017 года
С работы я вышел уже поздним вечером. Зажав под мышкой большую папку, я шагал по улице. До дома недалеко, а летние вечера сейчас светлые, однако внутри у меня пылало черное пламя. Я намеренно препятствую расследованию. Я и сам это знаю. Действую украдкой, втайне, словно вор.
К счастью, в подъезде я никого не встретил. Не люблю сталкиваться с соседями. Не люблю, когда они смотрят на меня и узнают, когда здороваются со мной. Когда я только переехал сюда — после переезда прошло всего несколько дней, — в дверь позвонили. Одна из соседок прознала о новом жильце и явилась познакомиться. Лет пятидесяти с небольшим, в легком платье с накладными карманами, слегка мешковатом. Когда я упомянул, что работаю в полиции, она рассказала о своем племяннике — он стал жертвой интернет-мошенников, а полицейские отказались возбуждать дело. Обычно, познакомившись со мной, многие потчуют меня подобными историями — надеются получить помощь от того, кто знаком с системой изнутри. Едва узнав, где я работаю, они меняют личину и превращаются в стервятников. Я пробормотал что-то про высокую загруженность, солгал, что только что сел ужинать и что мне некогда. Позже, встречая ее, я отворачивался и прибавлял шаг.
Когда-то у меня теплилась глупая надежда завести в Кристиансунне семью, начать все заново. Вот уж впрямь идиотская мечта… Проницательные женщины чуют, что тут что-то не так, — это если я их с ходу не отпугиваю.
В квартире было темно. Окна здесь почти вровень с землей, а мне не нравится, когда прохожие заглядывают внутрь, поэтому окна у меня вечно зашторены. Я снял куртку и повесил ее на крючок — куртка у меня всего одна, а под вешалкой стоит лишь одна пара обуви. Быть собой для меня становится все проще — и все тяжелее. Я влез в тапочки и попытался успокоить себя — я свободен, напряжение должно отступить, — однако тело давно забыло, что такое покой.
Я прошел в гостиную, где вся немудреная меблировка ограничивалась телевизором, журнальным столиком и старым диваном, который я купил за пару сотен крон на блошином рынке и который пах так, словно на нем кто-то отдал концы. Убрал грязные чашки и блюдца, взял на кухне тряпку и протер стол, а потом принес упаковку пищевой фольги и, разорвав ее на длинные ленты, уложил на столик. Вскоре вся столешница была покрыта фольгой. В холодильнике я захватил банку со светлым пивом.
На столе передо мной лежали два пластиковых пакета с замочком. В первом была бирюзового цвета ручка с блестящими чернилами и записная книжка. Во втором — кусок картона, вырезанный из обложки фотоальбома. Сам фотоальбом я уже проштудировал. Снимки отпечатков пальцев лежали в отдельной папке вместе с другими документами. Про этот мой проект никто из коллег не знает, да и не узнает. Мой интерес к Мариам Линд уже давно заставил меня нарушить все нормы рабочей этики.
Открыв кожаную папку, я достал оттуда пакетик с оборудованием, которое прихватил в лаборатории. На выходных криминалист никак не желал уходить домой, до позднего вечера топтался в лаборатории, поэтому мне пришлось ждать до сегодняшнего дня. Я взял оттуда набор для снятия отпечатков пальцев на месте преступления, состоящий из кроличьей кисточки и черно-белого порошка, магнитного порошка и фольги; вдобавок забрал еще лупу и мощный карманный фонарик. Я отхлебнул пива и натянул одноразовые перчатки. Разложил приспособления на столе. Ручку Мариам Линд держала, крепко зажав ее указательным и большим пальцами. С ручки и начнем.
Взяв кисточку, я пододвинул к себе коробочку с белым порошком. Склонился над столом, обмакнул кисть в коробочку и осторожно стряхнул излишки порошка. Белый порошок чуть поблескивал, словно светлый песок. Я поднес лупу к ручке и бережно провел по ней кисточкой. Повернул ручку и снова провел кистью. И проделывал то же самое, пока на пластмассе не проступили линии. Возле самого кончика ручки явно просматривался отпечаток пальца. Возможно, это мой собственный. Аккуратно действуя кистью, я добавил порошка. В ушах у меня звучал дрожащий голос Мариам Линд, объясняющий, куда она поехала после того, как Ибен исчезла. Даже у дьявола голос иногда дрожит. Я прекрасно знал, что именно обнаружу. Мне надо было лишь убедиться. Я водил кистью по отпечатку, наблюдая, как тот делается все отчетливее. Потом взял фольгу и отрезал кусочек нужного размера. Приложил липкую сторону к отпечатку, а после — к фольге, разложенной на столешнице.
Плодом моей работы был небольшой отпечаток. Похоже, что это средняя часть пальца. Чтобы установить личность, этого недостаточно, однако если на блокноте я отыщу еще, то, возможно, продвинусь вперед. Я отложил в сторону кисточку и отодвинул коробочку с белым порошком. Взял блокнот, баночку с черным порошком и вторую кисть. Когда я открыл баночку, порошок осел у меня на пальцах. Как и его белый собрат, он легче пепла и норовит вырваться наружу. Я обмакнул кисть в баночку и повторил все то, что уже проделывал, но на этот раз нанес порошок на бумагу. Эта бумага хорошего качества, а «пальчики» на ней остаются более отчетливые, чем на обычной оберточной. Отпечатков здесь немало, однако многие из них я же и оставил. Впрочем, я никуда не тороплюсь. Черный порошок проще всего разглядеть невооруженным глазом.
Я нашел фотографии отпечатков пальцев с фотоальбома. Направил на новые «пальчики» фонарик и принялся изучать их через лупу, сравнивая с уже имеющимися. Отхлебнул пива. Отпечатки здесь лишь частичные. Недостатков у этого метода немало. И все же последние сомнения теперь развеяны. Отпечатки одинаковые. Это она.
Когда я пришел в себя, то встал и вышел в коридор. Я думал об Ибен, маленькой красивой девочке со светлыми волосами — такой она выбежала из торгового центра. Я открыл дверь в спальню, и темную неуютную комнату залил свет. Шторы здесь всегда опущены; я едва помню, какой из этих окон открывается вид. Я давно уже тут не сплю — уж слишком тяжелая здесь темнота; а свет с улицы я боюсь впускать из страха, что кто-нибудь заглянет сюда и увидит фотографии на стене. Фотографий здесь сотни, некоторые сделаны в последние месяцы; ими заклеена вся стена, от пола до потолка. Снимки старые и новые — пьяные подростки на вечеринках, они танцуют и курят. Глаза у них красные от вспышки. Молодая брюнетка со змеей в руках смотрит в камеру. На новых снимках она старше — и уже блондинка с короткой стрижкой. В вырезке из журнала «Время зовет» на ней юбка-карандаш, а в ушах жемчужные серьги. Она улыбается. Она сама на себя не похожа. На других фотографиях она чаще всего смотрит в другую сторону. Снимки сделаны издалека, из кустов или из-за угла. На фотографиях она говорит по телефону или быстро направляется куда-то. Я фотографировал мобильником и распечатывал фотографии. Времена изменились. Моя комната — еще одно доказательство этого.
