— Могу я тебе помочь? — спросила Кэрол. — So tell me
[8]. — Она выпустила колечко дыма.
— Я хочу забрать с собой Неро. Без него я этого не переживу.
— Я же сказала, что мне за него предлагали хорошие деньги. Они хотели сшить из его кожи куртку или что-то в этом роде. Хорошие деньги. Но я так с тобой ни за что не поступила бы.
— Я так благодарна тебе, Кэрол… Я, разумеется, заплачу за него. Только скажи сколько.
Кэрол взмахнула рукой с зажатой в ней сигаретой.
— Я дам тебе отличную цену, дорогая. Отличную. И если захочешь вернуться, не стесняйся.
Лив
Олесунн
Среда, 16 июня 2004 года
Я уже решила было, что не дождусь, когда она наконец появилась на пороге. Она улыбнулась, обнажив неровные передние зубы. Светлые волосы непричесаны, лицо без косметики. На ней был белый топ, заляпанный краской. Живот выступал, и то, как Анита дотрагивалась до него, не оставляло сомнений: она беременна.
— Как чудесно, что ты пришла, — сказала Анита. — Я как раз одну картину заканчиваю… Пойдем наверх?
Когда она повернулась, коротковатый топ пополз наверх, так что стало видно татуировку на спине. По винтовой лестнице я поднялась за Анитой на второй этаж, в комнату, оборудованную как мастерская художника. Возле единственного окна стоял мольберт. На столе валялись тюбики с краской и кисти. На стенах висели обрывки холста с самыми разными набросками: лесные пейзажи, животные, ее автопортреты или портреты других людей. Я подошла поближе к портрету мужчины с коротко стриженной черной бородой, черными волосами и черными бровями. Рукава рубашки были закатаны, а руками — сильными, накачанными и волосатыми — он упирался в бока. Этого мужчину я видела рядом с Анитой на выставке.
— Бирк терпеть не может позировать, — она рассмеялась, — а это тот редкий случай, когда я его все-таки уломала.
В глазах у него было что-то жестокое, словно он скрывал черты характера, о которых лучше не знать. Может, в картине пряталась тайна их отношений?
— Ты молодец, — сказала я.
Анита покачала головой.
— Он на этой картине вышел старше, чем есть на самом деле. И разозлился из-за этого. Сказал, что тут гибрид его самого и моего отца. — Она опять засмеялась, но с обидой.
Я повернулась к следующей картине. Это был автопортрет Аниты, полураздетой, с беззащитным взглядом.
— Красиво… — Я протянула руку и дотронулась до ее ключицы на картине. Щеки у меня запылали, и я отдернула руку. Анита тоже покраснела и отвернулась к картине, над которой работала. На ней женщина с прибитой к кресту рукой смотрела на море. Сзади темнело небо, затянутое грозовыми тучами; волосы женщины растрепались от ветра.
— Сильно, — сказала я.
Анита улыбнулась.
— Меня вдохновили истории рыбацких жен — как они дожидались мужей с моря, хоть и не знали, вернутся те или нет.
Она смешала две краски на палитре и провела кистью по шее женщины. В этой обстановке Анита выглядела старше — не только из-за наметившегося животика, а, скорее, такой ее делал дом. Старый дом, где стены, потолок и пол были покрыты темным лаком. Я задумалась: какая же Анита настоящая — молодая девушка, с которой я познакомилась у нас в ванной, или эта взрослая женщина за мольбертом? Впрочем, мне нравились они обе. Свет из окошка в потолке окутывал комнату загадочным сиянием. Пока Анита работала, я расхаживала по мастерской, разглядывала картины и столы с разложенными на них набросками, карандаши, тюбики с красками и всяческие коробочки.
— Это что? — Я взяла в руки какую-то штуковину из толстого стекла. Она представляла собой два блестящих шарика друг над дружкой, похожие на снеговика, оказавшиеся намного тяжелее, чем казалось с виду.
— Это курант, — объяснила Анита, — чтобы растирать пигменты для красок. Я им почти не пользуюсь, покупаю тюбики с готовыми масляными красками, но эта штука тяжелая, и бумага не разлетается.
Я поставила курант на место, уселась в кресло в углу и принялась разглядывать Аниту, которая превратилась в единое целое с картиной. Рядом с ней мне было хорошо, удивительно просто, и мне это нравилось. Если мы подружимся, то мне тоже хотелось стать такой, избавиться от излишней сложности. И в то же время было в этом нечто мучительное, неясное.
Анита рассмеялась и схватилась за живот.
— Ребенок пинается, — сказала она, — всего пару дней назад начала. А мне от этого щекотно.
— Это девочка?
— Мы назовем ее Аврора.
— Красиво, — похвалила я, — мне нравится.
Она посмотрела на живот и погладила его.
— Вы давно уже вместе? — спросила я, показав на портрет мужчины.
Анита показала на сложенные в углу коробки.
— Я в начале месяца сюда переехала.
— Когда мы с тобой только познакомились, я думала, вы с Эгилем мутите, — сказала я.
Она рассмеялась, но в ее смехе снова зазвучала обида. На шаг отступив назад, мазнула по шее женщины и быстро отдернула кисть.
— Вот так.
Мы смотрели на женщину на картине. Она была изображена вполоборота, поэтому ее чувств я не видела. Тучи у нее за спиной, возможно, раскрывали ее душевное состояние, однако однозначно тут не скажешь.
— Ну, теперь твоя очередь, — сказала Анита. — Разденешься?
Я покраснела.
— Ой, то есть мне голой позировать…
— Если ты не против.
Я отвернулась и стала раздеваться. Анита и прежде видела меня обнаженной, но сейчас все было иначе. Сейчас я и раздевалась как раз для того, чтобы она видела. Сложив одежду на пол, уселась в кресло.
— Ничего, если я вот тут сяду?
Анита кивнула. Я заметила, что она тоже покраснела. Взяла кисть и повернула мольберт так, чтобы видеть меня.
— Если замерзнешь, скажи.
Повисла тишина, которую нарушал лишь тихий шорох кистей Аниты. Какова, хотелось бы знать, дальнейшая судьба этой картины? Кто ее увидит? Я не привыкла выставлять свое тело на всеобщее обозрение, но спустя некоторое время смущение исчезло.
— Если честно, мне до сих пор интересно, — сказала я, — у вас с Эгилем правда был роман?
Она пожала плечами.
— В жизни еще и не то бывает.
— Это точно, — согласилась я, — но я не об этом спросила.
— Да, все это, наверное, странно выглядит. — Анита больше не улыбалась.
Еще несколько секунд она рисовала молча. Свет из окошка в потолке совсем выбелил ей волосы.
— Ну ладно, — сказала наконец Анита и показала на портрет Бирка, — у нас с ним так заведено. Его по нескольку недель не бывает, а я могу оставаться здесь и работать, сколько влезет… — Она посмотрела на меня, похоже, сравнивая с изображением на холсте. — Когда я поняла, что беременна, аборт делать уже было поздно. И мы с Бирком решили ради ребенка попробовать наладить отношения. Поэтому я сюда и переехала. — Она вздохнула. — Ты поступила бы иначе. Ты вообще, судя по всему, намного свободнее. А у меня вроде как и другого выхода не было. Когда ты мать-одиночка, с искусством можно попрощаться… — Голос у нее сорвался.
