— Расскажите, что было потом.
— Я уснула, а когда проснулась, он уже за меня взялся. Точнее, начал, когда я спала…
Опять вмешался мой голос:
— Понимаю, это сложно, но постарайтесь, по возможности, быть поточнее. Вы говорите, он за вас взялся. Что вы под этим подразумеваете?
Помню, какие чувства охватывали меня, когда я только начал работать и видел, как плачут такие девушки. Помню, как ненавидел насильника или насильников. Порой ради таких девушек я готов был на большее, чем ради моей собственной дочери. Считал, что они нуждаются во мне, ведь им столько пришлось пережить. Сейчас же сочувствие глохнет на полпути. У меня нет на него сил — я боюсь, что иначе просто спячу.
Я остановил видеозапись, оборвав девушку на полуслове. Взглянул на опущенную девичью голову. Вспомнил, как Малышка бежала по дороге к дому, где мы жили, когда были семьей. Как же она радовалась, увидев меня! Сердце тяжело заколотилось, я отогнал воспоминания и свернул видео.
Полицейские возвращались назад, в кабинеты и в дежурный отдел, а я шел в противоположном направлении. Вскоре коллег у меня поубавится. Через несколько недель дежурный отдел переводят в Олесунн. Из Кристиансунна все уезжают. Только я один и приехал.
На лестнице я нагнулся завязать шнурки. Прислушался к гулу голосов, похожему на пчелиное жужжание. Меня тут хватит ненадолго, но и выбора никакого нет. Я выпрямился и решил пробежать оставшиеся ступеньки быстрее, хотя на меня никто не смотрел. Помимо восковых кукол, одетых в полицейскую форму старого образца. Глупо, что я все еще называю ее Малышкой, да только ведь она для меня такой навсегда и останется — моей Малышкой…
Из столовой вышла Бирта с бутылкой минералки. Лицо у нее такое веснушчатое, что смахивает на карту, а через обтянутое форменной рубахой плечо перекинута рыжая косичка. Когда я подошел ближе, Бирта подняла руку в приветствии. Они тут вообще то и дело приветствуют друг дружку. Это утомляет. Уже совсем возле двери я услышал громкий, режущий ухо смех за моей спиной. Обернулся и увидел датчанина: напялив старую униформу и парик, тот притворился восковой куклой, а теперь едва не лопался от смеха. Бирта опустилась на ступеньки и вытирала выступившие от смеха слезы. Идиотизм, да, но я поймал себя на мысли, что всего несколько секунд назад и сам прошел мимо датчанина, однако тот не двинулся с места, видимо, решив напугать кого-нибудь другого.
В гостиной по-прежнему сидели небольшие группки полицейских, тех, кто любит засиживаться за обедом подольше. Еда меня особо не привлекала, и все же я взял куриный салат, захватил газету и уселся за столик возле окна. На первой странице «Тиденс крав» сегодня Магне Хусе
[3], помогающий Кристиансунну остаться в классе «А». Я долистал до интервью с ним. Вообще-то мне плевать, какое у Кристиансунна будущее в футболе, но хоть не про экономику и не про больницы. Впрочем, я ошибся. Даже у Хусе имеется мнение об общей больнице, на строительство которой уйдет четыреста пятьдесят миллионов крон. Неделю назад Кристиансунн проиграл апелляцию по делу о больнице. Ее построят в Молде.
Набравшись терпения, я подцепил вилкой кусок курицы и уже открыл было рот, как краем глаза заметил, что ко мне кто-то направляется.
— Так вот он где!
На Осмунде был коричневато-серый джемпер, смехотворно гармонирующий с седыми волосами. Мне не хочется, чтобы нас видели вместе, но до Осмунда это все никак не дойдет. А ведь когда он рядом, серебряные нити у меня в волосах тоже делаются заметнее. Придется мне теперь выслушивать разговоры о том, как он ходил по школам и проводил беседы среди подростков.
— Как дела, Осмунд?
Он вздохнул и поставил поднос на стол.
— Чем дольше я тут работаю, тем больше убеждаюсь, что грядущее поколение безнадежно.
— По крайней мере, ты с половыми преступлениями не работаешь. Пьяная драка или кража со взломом — это по мне. А вот хуже половых преступлений ничего нет.
Хуже всего в Осмунде то, что на самом деле мы с ним неплохо ладим. И это меня угнетает.
— Говорят, Руе, что такие дела тебе хорошо даются. Мы тут пока торт ели, я перекинулся парой слов с народом. Они сказали, что ты прямо-таки мастер допросов.
Неудивительно, что они разговаривали обо мне, однако Осмунд явно чего-то недоговаривает. Там дальше должно быть «но».
Осмунд принялся рассказывать о каком-то тринадцатилетнем подростке, которому он пытается помочь. Нить разговора я быстро потерял — сидел, разглядывал салат и раздумывал, не съесть ли еще чуть-чуть. Подцепил вилкой чуть-чуть бледной курятины в соусе, цветом напоминающем горчичный.
— Руе! — окликнула меня Бирта, остановившись на пороге. На этот раз ее веснушчатое лицо было серьезным. — Собрание. Срочно, в переговорной.
Она словно постарела лет на десять. Судя по ней, дело серьезное. Как раз то, что мне сейчас и надо. Чтобы что-нибудь случилось. К тому же я все равно не голоден. Я встал и, взяв в обе руки салат и газету, подошел к контейнеру для мусора и выбросил туда и то и другое, да так, что пластиковая тарелка треснула.
Мы резво побежали по лестнице на четвертый этаж и остановились перед дверью в переговорную. Бирта махнула рукой, пропуская меня вперед. Я обернулся и увидел Осмунда — он стоял на лестнице и смотрел на нас. Когда я ухватился за ручку двери, мне вдруг стало дурно.
В полутемной переговорной было полно народу, и все они молча смотрели на меня. А потом вдруг раздался грохот, и в воздух полетело цветное конфетти. На стене загорелись буквы: «Руе — пятьдесят пять!» — и все присутствующие хором затянули поздравительную песенку. Они пели, кивали, раскачивались и приплясывали. Как же я сразу не догадался? Эти твари решили ударить побольнее…
Лив
Олесунн
Четверг, 28 августа 2003 года
— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!
Машина на экране съехала с дороги и, врезавшись в стену, перевернулась. Эгиль выругался и швырнул пульт прямо в подставку статуэтки с ангелом, стоявшей посреди комнаты Ингвара.
— Ты чего это? — ухмыльнулся Ингвар. Отбросил длинные темные волосы и элегантно довел свой автомобиль до финишной черты. — Какой ты у нас горячий…
— Ничего, если Эгиль расколотит этот «Икс-бокс», его папа нам новый купит, — сказала я. — Так что давай, Эгиль, не стесняйся.
— Заткнись! — огрызнулся он.
Мы дразнились и переругивались, но по-доброму. Эти ребята мне поэтому и нравились — с ними можно было ругаться и браниться, и это считалось совершенно нормальным. Таким тоном ругают только тех, кого любят, и мы знали, что никого не обидим, не перегнем палку, не рассоримся, не поцапаемся, зато обстановка разрядится.
Эгиль плюхнулся рядом со мной на диван и поправил бежевую футболку «Лакост», разумеется, облегающую — не зря же он часами пропадал в тренажерке. Эгиль был до отвращения хорошо сложен, в нем все было правильно — ширина плеч, подбородок, скулы, нос, лоб и слегка сросшиеся брови. Многие девчонки убеждают себя, будто им именно такой парень и нужен, потому что, по их мнению, этого хотят и все остальные вокруг. Девушки, словно сошедшие с картинки, полагают, что им тоже нужна картинка. А Эгиль пользовался этим на полную катушку. И только я знала, что внутри он и впрямь хороший.
