Август еще раз надел наушники, сосредоточенно вслушался, а затем снял их.
— Второе. Очень хорошая работа.
Закрыв файл с этим допросом, я нашла следующий, который хотела показать Августу.
— А это допрос Мариам Линд, который Руе провел в пятницу. Здесь только звук. Можешь послушать?
— Я его уже слышал. Ужас. Он набросился на нее, а она была вынуждена защищаться.
Я кивнула.
— Послушай еще раз.
Август исполнил мою просьбу — внимательно слушал, а я от нетерпения ерзала на стуле. Мое дурацкое тело переполняли самые противоречивые чувства. Он вполне себе ничего, но не мужчина мечты. Однако по телу бежали мурашки. Если б он внезапно проявил инициативу, я, скорее всего, не нашла бы в себе сил отказать. Все так сложно…
Август снял наушники и выжидающе посмотрел на меня — явно не хотел говорить, пока я не объясню, зачем просила его прослушать запись еще раз. Так поступают настоящие следователи: выжидают, изучают, слушают и примечают все детали, а лишь затем делают выводы. Именно так можно избежать ошибки поспешности. Я перевела дух.
— На всех допросах, которые я посмотрела, Руе ведет себя как по учебнику. Он позволяет допрашиваемому говорить свободно, изредка задает открытые вопросы, несколько раз просит собеседника подумать и уточнить какие-то моменты происшедшего. Он использует те же формулировки, что и допрашиваемый, говорит «как вы недавно сказали» и так далее, помогает собеседнику вспомнить что-то специальными методами — например, спрашивает о чувствах и ощущениях, — чутко слушает все, что ему говорят, выжидает и указывает на противоречия только после того, как допрашиваемый умолкает. Он действует правильно и эффективно. А на последнем допросе, с Мариам Линд, Руе совсем другой. Задает слишком много вопросов один за другим, не дает ей времени объясниться. Перебивает и давит на нее. Тебе не кажется странным, что он напрямую спрашивает Мариам Линд, не лежит ли ее дочь Ибен в багажнике? Или что он косвенно обвиняет ее в том, что она плохая мать?
Август опустил голову и кивнул.
— Думаешь, это не просто так? Он не просто сорвался из-за того, что это дело такое сложное?
Я тоже кивнула.
— Ему и раньше приходилось сталкиваться со сложными делами, он допрашивал самых страшных преступников. И не позволял себе повысить голос или вести себя непрофессионально.
Август снова надел наушники и включил запись допроса, внимательно вслушиваясь в голос на записи, а дослушав, сложил руки на коленях, словно искал опору.
— Возможно, он решил, что на первом допросе все самое важное уже выяснили. Впрочем, это не повод вести себя так непрофессионально.
— Он считает, что Мариам что-то сделала со своей дочерью, — сказала я. — Видимо, поэтому так себя и ведет. Он уверен в ее виновности и не может оставаться бесстрастным. И все-таки это очень странно. Столько лет службы, столько опыта… Столько страшных дел, которыми он занимался, столько страданий… Наверняка Руе не впервые допрашивает того, в чьей виновности не сомневается. Он ведь знает, что право высказаться есть даже у тех, в чьей виновности мы не сомневаемся?
Август покачал головой.
— Я не понимаю, почему он так в этом уверен. На данный момент против Мариам Линд нет никаких улик.
Я посмотрела на экран, вспоминая, как дружелюбно вел себя Руе на первых двух допросах серийного насильника. А потом вспомнила его дрожащий от негодования голос на допросе матери Ибен Линд.
— И вот еще что, — я взяла в руки телефон. — В пятницу в баре я написала Руе сообщение и отправила ему. У меня до сих пор сохранился его ответ.
Я показываю Августу сообщение.
«Злиться вообще правильно. Не только на всяких мразей, на допросе или при аресте, а вообще».
— Как он мог написать это, а потом прийти в участок и в тот же вечер так зло, так отвратительно вести себя на допросе Мариам Линд?
Август нахмурился.
— Ты права.
— Так странно, — сказала я. — Мне кажется, к этому делу у него есть какой-то личный интерес.
Руе
Олесунн
Суббота, 16 апреля 2005 года
— Руе, ты не занят?
Сверре просунул бородатую физиономию в дверной проем моего кабинета. Похоже, не было и дня, когда в Олесунне ничего не случалось. Я несколько часов опрашивал свидетелей по делу о краже со взломом в Кипервике, и теперь полагал, что настало время поработать с документами и выпить чашечку кофе, включив фоном футбольный матч. Самый первый матч на новеньком стадионе «Колор Лайн»! Но по выражению лица Сверре я понял, что матч мне сегодня не посмотреть. Опять что-то случилось.
— Разве не заметно, что я любуюсь видом? — Я махнул рукой в сторону серого бетонного монстра — магазина «Рема-1000». Если удавалось посмотреть выше, не обращая внимания на весь этот бетон, можно было разглядеть что-нибудь прекрасное — даже и горы, — но говорил я, конечно, с иронией.
— Произошло нападение, — сказал Сверре. — Ты нам нужен.
Я вскочил со стула и двинулся за Сверре по коридорам. Он вытащил карточку, открыл дверь и втянул меня за собой, после чего, пока я вытаскивал карточку для следующей двери, закрыл первую дверь.
— В переулке на холме нашли мужчину с травмами головы. Он поднялся самостоятельно, когда к нему подошел прохожий, был дезориентирован, не помнил, что случилось. Его отправили на «Скорой» в больницу. Личность пока не установили, бумажника у него нет. Свидетель видел двух убегающих людей в одежде болельщиков футбольного клуба «Олесунн» — синие худи и оранжевые шарфы.
Мы вошли в лифт.
— Так полгорода сегодня выглядит, — проворчал я и нажал на кнопку. — Надеюсь, они не пойдут на матч.
Сверре кивнул.
— У одного из них в руке был пакет из «Рема-1000». Будем надеяться, он его не потеряет.
Мы спустились в подвал, и я подошел к машине со стороны водителя. Когда завел ее, рация зашуршала. На другом конце кто-то кашлянул.
— Парковая улица. Мы задержали подозреваемого в нападении. При нем орудие нападения и пакет с украденными продуктами из «Рема-1000». Где второй, не знаем. По словам свидетеля, это может быть женщина.
Я схватил рацию.
— Ждите меня, я хочу поговорить с ним, пока вы его не увезли.
Рация опять зашипела.
— Удачи!
Когда мы уперлись в стену машин, двигавшихся на стадион, я включил сирену. Чтобы дать нам проехать, они заползали на тротуар и сворачивали на параллельные улочки. Многие пешеходы были в худи или во флисовых куртках с логотипами футбольного клуба «Олесунн», у некоторых на шее висел фанатский шарф. Совершенно безнадежно искать в этой толпе одного-единственного.
