— Я нашел его в Анитиной шкатулке и знаю, что он принадлежит женщине на этом рисунке.
— Черт… — Эгиль сжал кулаки. — Не могу же я вечно ее покрывать. С этой телкой вечно было что-то не так…
Он задумался, а затем подался ко мне.
— Этот ключ от моей комнаты в съемной квартире. То есть теперь это моя комната. Раньше там жила Лив. После нее остались какие-то вещи — они в черном мусорном мешке лежат. Скажите Ингвару, что вам нужно кое-что забрать для меня. Если он не захочет вас впускать, пригрозите ему, чем хотите.
* * *
Шагая к машине, я вертел в кармане ключ. Ждать нельзя. Я вернулся сюда только на выходные. Я ведь переехал, устроился на новую работу, начал новую жизнь… Нельзя оставаться в своем прошлом, тащить его на спине, как рюкзак, набитый старьем, или старый телевизор. Мне нужно лишь убедиться в том, что я перевернул все камни, — а после я забуду этот город.
* * *
В подвале никого не было. Свет в окнах не горел, а когда я позвонил, никто не открыл мне. Я вернулся и остановился возле входной двери на первый этаж. Увидел в окне за кухонной занавеской женщину, седовласую и сгорбленную. Подошел к главному входу и решил попытать удачу. Позвонил. Она подошла и распахнула дверь, ее глаза за толстыми стеклами очков подозрительно рассматривали меня.
— В чем дело?
— Меня зовут Руе Ульсвик, я инспектор полиции Кристиансунна. Я общался с Эгилем Брюнсетом. Он разрешил мне осмотреть его комнату, но у меня нет ключа от входной двери.
Женщина не заставила себя упрашивать. Нашла запасной ключ, накинула легкое пальто и спустилась вниз по лестнице.
— Я не имею права вламываться к моим жильцам, — оправдывалась она. — Я никогда этого и не делаю. Но когда в деле замешана полиция, тут уж не откажешь. Мои жильцы — народец непростой. Не знаю, что там внутри. Уж и не упомню, сколько лет я туда не заходила! Но платят они вовремя… Вот, пожалуйста.
Она открыла дверь и остановилась на пороге коридора, заваленного одеждой и обувью.
— Я подожду здесь, не хочу к ним входить.
Эгиль сказал, что его комната слева от ванной. Я потянул за ручку. Заперто. Достал позолоченный ключик, покрутил его в руках. Возможно, за этой дверью правда, которую я вовсе не хочу знать… А может быть, это тупик… Я вставил ключ в скважину и открыл замок.
Комната была маленькой; здесь стояли лишь кровать, шкаф и комод. У окна виднелся горшок с остатками того, что когда-то было растением. Шторы наполовину задернуты. Воздух затхлый, запах как в комнате у подростка — и я вспомнил о своей юности. Открыв дверь в кладовку, начал искать то, о чем говорил Эгиль. Два больших пластиковых мешка для мусора. Я открыл первый из них и сунул в него руку. Вытащил черный свитер и фотоальбом. В альбоме было полно фотографий, в основном с вечеринок. Я сел на кровать и принялся его листать. Эта девушка была на многих снимках: бокал с выпивкой в руке, красные глаза, надутые губы. На одной фотографии она сидела с группой подростков перед телевизором, а на экране виднелся какой-то пейзаж. На другой девушка стояла на руках, а кто-то держал ее за ноги. Похоже, она была звездой вечеринок. Среди таких фотографий попадались обычные снимки в гостиной, на кухне. На одном снимке она сидела на кровати, скрестив ноги, а на руках у нее лежал питон. Он встречался на нескольких фотографиях. Эгиль и Ингвар тоже его держали, но чаще всего с ним была она — питон либо лежал у нее на руках, либо свисал с плеч.
Я отложил фотоальбом и снова заглянул в мешок. Нашел какие-то безделушки, одежду, обувь и разные женские штучки. Пошарив рукой в мешке, наткнулся на что-то твердое. Детская бутылочка. Еще я нашел детскую одежду и маленького медвежонка. В груди у меня стало горячо. Перед глазами предстало обожженное тело маленькой Авроры со сломанными ребрами, словно раздавленное какой-то неведомой внешней силой.
Затем мои пальцы нащупали то, что я поначалу принял за телефон, — большое, прямоугольное, с антенной. Я вытащил эту штуковину. Светло-фиолетовая, с одной-единственной кнопкой — «включить-выключить». Радионяня. Я узнал ее. Я подарил ее Аните на рождение Авроры.
Мариам
Олесунн
Четверг, 24 августа 2017 года
Однажды в начальной школе я была на экскурсии в тюрьме Олесунна, но у меня остались лишь смутные воспоминания о дворике для прогулок и бетонных стенах. Запах старого, выстроенного в стиле модерн дома был слабым, однако он никуда не делся. Я наклонилась к окошку, представилась и прошла через металлодетектор, после чего меня проводили в маленькую комнату, стены которой были украшены изображением деревьев и парящих птичек. В этой комнате больше нечем заняться, кроме как сидеть и разглядывать рисунок. Я села и стала ждать. Наконец дверь снова открылась. С порога своей очаровательной улыбкой мне улыбался Эгиль. Как только надзиратель оставил нас наедине, он подошел и крепко обнял меня.
— Так-так… — Сел рядом со мной. — А я-то думал, что никогда больше не увижу эту девушку… Какая ты элегантная! — Он окинул взглядом мои туфли, брюки со стрелками, и меня снова охватило ощущение, что я вырядилась.
— Как дела, птичка в клетке? Тебя хорошо кормят? А гулять выводят?
— Ой, скучища тут дикая — я на стенку лезу. Но я сам в этом виноват. А у тебя как жизнь, Лив?
— Меня теперь зовут Мариам.
— Да, Мариам… Мариам Линд. А ты реально начала все заново! — Он смотрел на мои руки. — Счастливый брак, красивая семья и важная работа, которая наверняка и оплачивается неплохо. Новое имя. И ты сняла с себя прошлое, как старый пиджак. Ну, до того, как все это случилось, я имею в виду… Как у тебя дела?
Я подумала о том, не рассказать ли ему о том, как у меня дела на самом деле, но у него нет права об этом знать.
— Я не болтать пришла, Эгиль. На самом деле у меня мало времени. Моя дочь пропала.
В этот момент я бросила взгляд через плечо на что-то похожее на видеокамеру.
Эгиль покачал головой:
— Они за нами не наблюдают. Так делают только в том случае, когда приходит кто-то подозрительный.
— Отлично. А теперь выкладывай, как ты посмел так испортить мне жизнь.
Он уставился на свои руки. Прежде, когда мы жили рядом, черты лица у него были мягче. А теперь еще и волоски седые появились…
— Я так понимаю, ты сейчас про Руе Ульсвика. — Эгиль на миг умолк, выжидая, но я молчала, и он снова заговорил: — Знаю, я сделал глупость, но у меня не было выбора. Он слишком много узнал, к тому же мы были друзьями. Я не мог больше от него ничего скрывать. К тому же он никому ни о чем не рассказал. Ведь иначе ты сидела бы здесь вместе со мной, — затараторил он, очевидно, опасаясь моего гнева. — Лив, честно, я не хотел врать. Черт, я слишком много врал в своей жизни, а он считал меня своим другом, хотя я просто говнюк… это многое значило для меня. Анита ведь нарисовала твой портрет, у него была фотография этого рисунка… И еще, Лив, у него ключ от твоей комнаты.
