Ее голос был из тех, что медленно обволакивает твои уши изнутри и снаружи, словно наполненный сладчайшим медом: глубокий, сексуальный и очень уверенный, с легким намеком на шепот, будто кружево по краю наволочки. Мне нравился и ее голос, и она сама. Трудно не полюбить женщину, которая покупает тебе хороший ужин в «Адлоне».
— А как ко всему этому относится ваш муж? Нынешний, я имею в виду.
— У нас соглашение. Он видится с другими женщинами — со многими, в основном с актрисами, — а я стараюсь относиться к этому с пониманием. Есть клуб, куда он с удовольствием ходит — «Рай и ад» на Курфюрстендамм. Возможно, он и сейчас там с какой-нибудь кошечкой.
— Мне жаль.
— Не стоит. Во многих отношениях Фриц — очень эгоистичный, самовлюбленный человек. Но еще он чрезвычайно талантлив. И я очень восхищаюсь им. Так что большую часть времени мы — довольно хорошая команда.
— Я знаю. Видел вашу последнюю картину. «Метрополис».
— И что вы думаете?
— Чего я только не думал. Этот фильм наводит на размышления. Мне особенно понравилась та часть, где рабочие восстают против своих хозяев. Даже удивительно, что они этого еще не сделали. Вот что я думаю.
— Значит, мы думаем одинаково.
— Хотя по вашим знакомым этого не скажешь. — Я бросил взгляд в сторону Тиссена.
— Тиссен? Он не так уж плох. Вкладывает деньги во многие наши картины. Даже в неудачные. И мне этого достаточно.
— Ну и как «Метрополис»?
— Он получил смешанные отзывы. Даже от моего дорогого мужа. Когда он слышит о «Метрополисе» дурное, обвиняет меня, когда хорошее — предпочитает принимать все на свой счет. Таковы режиссеры. Не только для наших кинокамер нужны штативы, — для его эго тоже. Сценаристы — низшая форма жизни. Низшая и дешевая. Особенно сценаристы-женщины. В любом случае, мы покончили с картинами о будущем. В Германии всем наплевать на будущее. По крайней мере в настоящий момент. Будь иначе, никто не продолжил бы голосовать за коммунистов и нацистов. У нас появилось бы нормальное правительство, которое смогло бы добиться успеха. Вот мы и сфокусировались на чем-то совершенно ином, более популярном. В частности, на теме серийных убийц вроде Фрица Хаарманна и второго, который убивал берлинских проституток и снимал с них скальпы: Виннету. Фриц очарован подобными убийствами. В частности, этими. Можно даже сказать, что он ими одержим.
— А почему, как вы думаете?
— Знаете, иногда я сама задаюсь этим вопросом.
— И к каким ответам приходите?
— Возможно, дело в том, что жертвы — проститутки: Фриц всегда был неравнодушен к берлинскому полусвету. А возможно, из-за скальпирования. Да, думаю, дело в этом. Такое весьма шокирует. Если бы Фриц не был кинорежиссером и не интересовался другими шокирующими историями, я бы забеспокоилась о нем.
— Не думаю, что он один такой, Теа. Похоже, убийства на сексуальной почве — навязчивая идея, которую он разделяет со многими берлинскими художниками.
Я упомянул о своей встрече с Георгом Гроссом и о том, что он рассказал мне про Отто Дикса и Макса Бекманна.
— Меня это не удивляет. Фриц считает, что Берлин стал столицей секс-убийств Западного мира. Возможно, так и есть, не знаю. Несомненно, так можно подумать, если судить по тому, что пишут в газетах. Вот мы и решили, что хотим прямо здесь, в Берлине, снять картину о таком убийце, как Виннету. И о детективе Эрнсте Геннате.
— Он будет в восторге.
— А что это за человек?
— Геннат? Будда с огромной сигарой и голосом отчаянно простуженного черного медведя. Лучший детектив Берлина и, возможно, Германии, но не говорите ему это в лицо. Толстый, слегка неуклюжий на вид, ворчливый. И его легко недооценить.
— У него есть жена?
— Нет.
— Подружка?
— Вам бы пришлось учить его тому, как это делается в наши дни. И сомневаюсь, что у него на такое найдется время или желание.
Она кивнула и отпила немного превосходного «Мозеля», который заказала к ужину. Затем улыбнулась. Ее улыбка была яркой, полной тепла и предназначалась, как я слишком поздно понял, мужчине, сидевшему позади меня.
— Так говорил и Курт Райхенбах.
— Не уверен, что смогу что-то добавить к уже сказанному.
— Возможно. Но Фриц считает, что наши инвесторы крайне заинтересованы в том, чтобы у нас был источник, который действительно служит в Комиссии по расследованию убийств. Именно такие вещи производят впечатление на подобных людей. Фриц говорит, ваши консультации помогут убедить их в максимальной правдивости и реалистичности нашего фильма. И что вы поможете объяснить, почему убийца поступает так, как поступает. Как все сходит ему с рук. Какое-то время, во всяком случае. И, в конце концов, как его поймают.
— Вы говорите об этом как о неизбежном результате.
— А разве нет?
— Вовсе нет. Вы удивитесь, сколько убийц выходят сухими из воды. Если бы поймать их было легко, я бы уже регулировал движение на Потсдамской площади. Или занимался розыском пропавших кошек и собак.
— Вот утешили…
— В сыскном деле часто и ждут у моря погоды, и созерцают собственный пупок, Теа. И надеются на удачу. Уже не говоря о том, сколько там бездарности и глупости.
Я мог бы добавить «непорядочности», но у меня сложилось впечатление, что она и Фриц Ланг хотели сделать детектива героем своего фильма.
— Вы удивитесь, узнав, что большинству детективов в раскрытии дел помогают преступники. Преступники, которые по той или иной причине становятся информаторами. Фактически большинство полицейских без них пропали бы. Даже в Комиссии по расследованию убийств нам часто приходится полагаться на берлинские низы, чтобы разобраться что к чему. Иногда лучший детектив — тот, у кого самый надежный информатор. Или тот, кто лучше выжимает лимоны, если вы меня понимаете. Хотите узнать причину, по которой большинству убийц все сходит с рук?
— Расскажите.
— Потому, что они выглядят как вы и я. Ну, как я, во всяком случае. Женщины все-таки нечасто убивают проституток. Даже в Берлине. Вы хотите реализма? Тогда сделайте своего убийцу милягой, безобидным соседом. Вот мой совет. Такой парень в чистой рубашке и бабочке, который добр к детям и животным. Респектабельный. Регулярно принимает ванну, мухи не обидит. По крайней мере так скажут все соседи, когда его наконец арестуют. Никаких отвратительных шрамов, горба, выпученных глаз, длинных ногтей и зловещей ухмылки. Можете забыть о Конраде Фейдте или Максе Шреке
[34]. Сделайте своего героя неприметным. Маленьким человеком. Кем-то вообще не похожим на злодея. Кем-то, чья жизнь утратила смысл. Возможно, ему будет не хватать драматизма, но это реалистично.
Теа молчала несколько минут.
