Я пожал плечами в знак сожаления и больше не думал об этом, пока полчаса спустя из легкой дремоты и мечтаний о летнем дожде меня не вырвала какая-то влага и женский смех. Я открыл глаза, и первое, что увидел, были женские гениталии возле моего лица.
Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: шлюха, которую арестовали «зеленые», вернулась к «Трианону», задрала платье, уперлась ногой в стену над моей головой и мочилась на меня, будто псина. Пока я сообразил, что происходит, она уже одернула подол и убежала, визжа от хохота. А я остался сидеть, пропитанный ее вонючей мочой.
— Урок тебе, тупица, — крикнула она издалека. — Когда в следующий раз кто-нибудь попросит тебя постоять на стреме, попытайся держать свои гребаные глаза открытыми.
Трудно описать стыд, который я испытал из-за такого поворота событий. Твердил себе, что почти то же самое творила Анита Бербер
[53] в номере «Белая мышка» на Егерштрассе, пока заведение не закрылось. Но на самом деле чувствовал себя кастрированным. Настолько, что, вернувшись в театр «Шиффбауэрдам»
[54] и снова увидев Бригитту, не смог заставить себя рассказать о произошедшем и решил вместо этого пошутить. По крайней мере так я объяснил это себе.
— На меня нассала собака, — сказал я, снимая вонючий китель. — Должно быть, я задремал на солнышке, а когда проснулся, на меня мочился чертов пес. Наверное, принял меня в серой форме за угол дома. Не будь я сам себе отвратителен, с удовольствием посмеялся бы над этим, так что давай, не стесняйся. Потому что это довольно забавно. Детектив хоть куда, да? Если пронюхают парни с «Алекс», этому конца не будет.
— Беспокойся не за них, а за меня. Мое чувство юмора такое же грубое, как и у любого из моих знакомых мужчин.
— Могу поверить.
— Кстати, что это была за собака? — спросила она, сдерживая улыбку.
— Огромная. И зубастая.
— Слабенькое описание.
— Я не разбираюсь в породах. В следующий раз поглажу ее по голове, спрошу, есть ли у нее имя, и попрошу принести мне палку, чтобы врезать.
— Бедняжка просто метила свою территорию. — Бригитта достала из сумочки флакон одеколона и попрыскала в воздух. — На самом деле тебе стоит быть польщенным.
— Именно это я повторял себе по пути сюда. Но есть небольшая загвоздка — теперь, когда солнце высушило это, и я чувствую твой запах, понимаю, что воняю как снэппер
[55].
Я накинул китель на плечики и вывесил его в окно; стащил брюки, вымыл руки и лицо. Бригитта раскурила черную сигарету, которая помогала справиться с запахом, и сунула ее мне в рот. Я вдохнул дым, словно он исходил от кадила алтарного служки.
— Могу очистить форму, если хочешь. За ночь. Мы тут пользуемся очень надежными чистящими средствами.
— Если они хоть немного похожи на те ночные услуги, что я получил от тебя, то должны быть лучшими в Берлине.
Бригитта улыбнулась:
— Очень рада это слышать. Но тогда была не услуга, а миссия милосердия.
— Значит, ты еще и ангел.
— В театре полно ангелов. Кто-то ведь должен оплачивать спектакли. В основном это делает мой отец. — Она покачала головой: — К слову, об ангелах — знаешь, я думала о тебе сегодня. И очень волновалась на самом деле. На Фридрихштрассе произошло убийство, и я подумала, что это ты отправился на небеса играть на арфе.
— Что же убедило тебя в обратном, ангел?
— Как только я об этом услышала, пошла на Фридрихштрассе и спросила полицейского.
— И что он сказал?
— Что это дело рук банды. Но к тому времени я уже знала, что убили не тебя. Из-под простыни торчала рука мертвого парня. А у тебя не было татуировки с женским именем у основания большого пальца. По крайней мере когда ты отсюда уходил. Как и брюк с отворотами. И не уверена, что в тебе может оказаться столько крови. Ни в ком не может.
— Ты беспокоилась обо мне? Я тронут.
— Не делай из мухи слона. К тому же мне нужно было размяться и подышать свежим воздухом.
— А когда ты поняла, что умер не я…
— Вернулась сюда.
— И только?
— Нет, я поставила свечку в церкви Святого Иоанна, встала на колени и возблагодарила Всевышнего.
— Ты на коленях. Хотел бы я на это посмотреть.
— Твоя память еще хуже, чем вонь от этой формы, коппер.
— На самом деле я был свидетелем того убийства. Видел абсолютно все. Даже узнал убийцу.
— И кем это тебя делает? Невинным свидетелем?
— Вроде как. Не считая того, что я не остался на месте. И если только сегодня не тринадцатое полнолуние и не воскресенье, то не так уж я невинен.
— После вчерашней миссии милосердия могу это подтвердить. Но то, что именно ты все видел, весьма на руку. Ты же коппер, и все такое. Думаешь, адвокаты тебе поверят? Когда дело дойдет до суда? «Я как раз расследовал другое дело и сидел в каталке, когда ваш клиент расстрелял покойного». Тем временем комиссар полиции, возможно, даст тебе повышение. Или медаль. Или новую лупу. Что угодно, когда ты принесешь ему голову убийцы на блюдечке.
— Как только оденусь, позвоню на «Алекс» и доложу.
— Зачем спешить? Ты мне нравишься и без штанов. — Она сняла туфли и продемонстрировала пальцы ног. — К тому же, судя по виду, жертва некоторое время продержится.
— Ты забываешь об убийце. Он может сбежать.
— Очень сомневаюсь. Ты похож на коппера, который всегда получит нужного человека. Не говоря уже о его женщине. А если не о его, то о чьей-нибудь еще. Или вовсе ничьей.
— Что заставляет тебя так говорить?
— Ты умеешь обращаться с женщинами, Гюнтер. И способ, конечно, приятный, но все же это способ. Точно так же профессиональный игрок умеет считать карты. А хороший жокей знает, как справляться со скаковыми лошадьми.
— Ты выставляешь меня очень циничным.
— Нет. Дело не в этом. В следующий раз, когда передо мной будет толковый словарь, я придумаю этому название. В любом случае теперь я знаю, что с тобой все в порядке, и думаю снова запереть дверь и отпраздновать это.
— Только если я буду внутри.
— Лучшего места для тебя не придумать.
На следующий день, когда моя форма была вычищена, а Бригитта для пущего эффекта подмела ею пол, я решил не испытывать судьбу у «Трианона» и просить милостыню в другом месте. Выбор пал на станцию «Лертер Банхоф», которая находилась к западу от театра. Это было немного дальше, но я все увереннее чувствовал себя на тележке. И уже мог ездить быстрее. Мои руки и плечи окрепли, и удавалось передвигаться не потея от напряжения. Двигаясь по Фридрих-Краузе-Уфер, я так разогнался, что уронил портсигар, пришлось остановиться и поискать его.
