— Что, черт возьми, ты творишь? Я мог… Тебя могли убить. Я имею в виду этих молодых ублюдков, они же злобные. Бессердечные. — Он пнул все еще лежавшего на тротуаре парня, достаточно того взбодрив, чтобы он отполз подальше. — Я был тут в аптеке, покупал глазные капли. Хорошо, не успел ими воспользоваться, иначе мог бы тебя вообще не увидеть и ты бы уже ехал в «Шарите». Очередным окровавленным телом, которое пришлось бы латать моей бедной жене. Ты ведь знаешь, что она медсестра? Как раз на днях ей пришлось перевязывать швейцара, избитого уродами, которые хотели украсть его цилиндр. Возможно, этими же. Но я все равно не понимаю, какого черта ты сидишь здесь, переодетый в обкусанный военный бейгл?
Я дождался, пока последний из парней уберется, и лишь затем ответил:
— Работаю под прикрытием. Можно сказать, что я козленок на привязи, — изображаю калеку в надежде устроить засаду на доктора Гнаденшусса.
— Засаду? Как? Наедешь тележкой ему на ноги до того, как он успеет выстрелить?
— Нет, у меня есть пистолет. По крайней мере был до сегодняшнего утра. Должно быть, я потерял его, когда катился по мосту. Как раз искал, когда появился ты и спас мою шкуру. Спасибо, кстати. Ты появился вовремя, чтобы спасти меня от избиения. Или чего похуже.
— Кто придумал этот безумный план? Нет, не отвечай. Это был идиот Бернхард Вайс, не так ли? Геннат никогда бы не согласился на подобную глупость. У Большого Будды есть здравый смысл. А Вайс… Как любой бывший юрист, он слишком много читает. Разумеется, типичный еврей. Вечно утыкается носом в книгу. Ему бы раввином быть, а не полицейским.
— Ты и сам еврей, Курт.
— Да, но он умный еврей, люди таких не любят. А я не настолько умный еврей, как он. Вайс — еврей с избытком новых идей. Людям не нравятся новые идеи. Особенно в Германии. Им нравятся старые. Старая ложь — лучшая из всех. Вот в чем суть Гитлера. Говорит, у него новые идеи, но это всего лишь старые идеи, разогретые, как вчерашний ужин. Новые идеи никому не нравятся. Люди боятся нового. Послушай, мы работаем в берлинской полиции, а не в лаборатории человеческого поведения. Господи, ты не должен был этим заниматься, не попросив подкрепления. Чтобы за тобой присматривали другие полицейские. По крайней мере один.
— Мы оба решили, что доктор Гнаденшусс слишком умен, чтобы не заметить чего-то подобного.
— Не думаю, что он умен. Думаю, ему везет, вот и все. Возможно, потому, что есть люди, которые не хотят, чтобы это чудовище поймали, и считают, что он занят хорошим божьим делом. Очисткой улиц. Знаешь, респектабельные люди с цветами на окнах, любящие чистоту и опрятность. А в том, как ты выглядишь и чем занимаешься, нет ничего опрятного. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я знаю этот город, как собственный член. Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему я так часто нахожусь на улице, а не сижу в кабинете, Берни? Разгуливаю, словно обычный горожанин? Я общаюсь с «мясом» — вот почему. Я социальное животное. Мне нравится болтать. Я разговариваю со шлюхами, сутенерами, ворами и насильниками. Даже с полицейскими в форме, черт возьми. Собираю их истории, будто я писатель. Иногда даже замечаю взаимосвязи. Черт, это и есть настоящий сыск. Когда разговариваешь с «мясом» на улице, кое-что можно услышать. И мы оба знаем, что есть способы наблюдать за человеком не привлекая к себе внимания. Жаль, что ты не обратился ко мне. Я мог бы помочь.
— В таком наряде?
— Послушайте этого Лона Чейни
[56].
— Погоди, мы думали, что должны что-то сделать. Особенно с письмами, которые он продолжает писать в эти чертовы газеты. Они уже начинают попадать в цель. Сейчас, после пяти жертв, мы не ближе к его поимке, чем были до всех этих убийств.
— Конечно-конечно. Но все равно, ты рискуешь, Берни. Когда играешь на улице, рискуешь попасть под колеса. В этом городе убивают не только клутцев и шлюх, но и полицейских. Может, ты забыл Йоханнеса Бухгольца?
— Его застрелили другие копперы.
— Как скажешь. Но тех двоих, которых за это арестовали, потом оправдали. Я лишь хочу сказать, что тебе следует быть осторожнее. Первый закон работы полицейского в Берлине — вернуться ночью домой без новой дырки в голове. Остальное несущественно, мой друг. И что ты собираешься теперь делать?
— Продержаться здесь некоторое время. Посмотрим, может, что-нибудь клюнет.
— Серьезно? Этой суматохой ты наверняка распугал всю рыбу. Теперь у тебя не клюнет. Могу гарантировать.
— Еще даже не время обеда. Кроме того, если бы ты знал, сколько времени у меня уходит на грим… Я должен сделать так, чтобы хотя бы казалось, что оно того стоило.
— Да, вижу, ты много сил потратил на маскировку. Образ тебе идет. Полагаю, твои ноги спрятаны внутри тележки. Гениально! Никогда раньше такого не видел.
— Я нашел ее брошенной на месте убийства Евы Ангерштейн.
— Ты нашел?
— Ей пользовался ловец ротозеев. А еще он стоял на стреме у взломщиков. Это и натолкнуло Вайса на идею.
— Понятно. Знаешь, мне кажется, что Вайс больше похож на настоящего клутца, чем ты. Он довольно тщедушный. Заставляет задуматься: почему он сам не взялся за эту роль? Но предположим, он появится — доктор Гнаденшусс, я имею в виду. Что ты можешь сделать без оружия? Уговоришь его сдаться?
— Что-нибудь придумаю.
— А пока будешь думать, он вышибет тебе мозги. Нет, это вряд ли сработает. — Райхенбах улыбнулся, сунул руку в боковой карман, достал маленький пистолет и протянул его мне: — Вот. Возьми. На всякий случай. Вернешь, когда покончишь с этими глупостями. Не волнуйся, у меня есть другой. — Он расстегнул верхнюю пуговицу пиджака и показал вальтер в наплечной кобуре. — Попробуй поймать меня, еврея, разгуливающим по городу без «бисмарка». Я бы сказал, это вряд ли. У меня много врагов. И не все они работают на «Алекс». Кстати, ты заметил, сколько нацистов сейчас вокруг Президиума? Теплая погода почему-то заставляет их вылезать из своих нор, как тараканов. Этого ублюдка Артура Небе, например. Не говоря уже о том ублюдке, который замахнулся на тебя на лестнице. Как его, Готфрид Насс? Да, Насс — еще один коппер, которого я с удовольствием пристрелил бы. — Он решительно кивнул. — Дай знать, если понадобится моя помощь. В любое время.
— Спасибо, Курт. Слушай, услуга за услугу. Тот парень, которого вчера застрелили на Фридрихштрассе.
— Вилли Бекманна, сутенера. И что с ним?
— Я знаю имя того, кто это сделал. По крайней мере половину имени. Хьюго. Околачивается в клубе «Синг-Синг». Сложен как борец. Девушка, которая рыдала и причитала над телом Вилли, — Хельга, подружка Хьюго. По крайней мере он так думал. Потому Хьюго и нашпиговал Вилли свинцом. Это никак не связано с «кольцом». Просто любовный треугольник. Можешь взять на себя арест. Как я и сказал, услуга за услугу.
