Когда, наконец, Ангерштейн явился за мной, он выглядел запыхавшимся: на лбу выступили капли пота, а щеки раскраснелись, будто он действительно всего себя вложил в дело. Едва взглянув на Эмиля, я понял, что так оно и было. Даже хуже. Пруссак потерял сознание, его зад был цвета раздавленного насекомого, по бедрам стекала кровь, а лицо сделалось бледным, как козий сыр. На полу, точно орудие убийства, валялась алая палка. Я со злостью отпихнул ее в сторону, торопясь стереть из памяти эту сцену, затем наклонился к потерявшему сознание мужчине и вытащил из его рта платок, пока Эмиль не задохнулся.
— Думаю, теперь он расскажет нам то, что мы хотим знать, — спокойно произнес Ангерштейн.
Он явно ни капли не презирал себя, как это сделал бы я. Вероятно, намеревался применить максимум необходимого насилия, а опыт подсказал ему предел возможностей жертвы. Ангерштейн раскатал рукава рубашки и поднял с пола пиджак, пока я хлестал Эмиля по щекам со всей силой, на которую рискнул осмелиться. Тот постепенно приходил в себя. Ангерштейн повел себя куда менее осторожно: схватил бедолагу за ухо и задрал его голову вверх.
— А теперь, — сказал он, — давай послушаем. Расскажи нам историю целиком. С самого начала. В точности как я велел тебе пять минут назад, Эмиль.
Это было любопытное замечание, но в тот момент я не стал о нем задумываться.
— Расскажи моему другу, что ты видел у дома на Вормсерштрассе. Или мы начнем сначала.
— Я приглядывал за улицей, пока мой приятель переворачивал квартиру, — произнес Эмиль. — Я должен был… подать сигнал, если появятся «быки». Или кто-то похожий на хозяина квартиры. Я пробыл там недолго, когда увидел, как тот тип вошел во двор с девушкой. А потом вышел… всего через несколько минут. Один. Я его хорошо разглядел. Увидел кровь на его… на его руках. И догадался, что произошло. Что он убил ее. Но это не все. Я его узнал. Он полицейский.
— Полицейский?
— Да. Из Крипо.
— Детектив? — переспросил я. — Ты уверен?
— Конечно уверен. Поэтому раньше и не хотел говорить. Боялся, что вы меня убьете.
— Как его зовут, Эмиль? Полагаю, у него есть имя.
— Не знаю я его имя. Ясно? Не знаю. Пожалуйста, поверьте мне. Но я знаю его в лицо. Еще с тех времен, как меня оформляли в главном зале на «Алекс» за разные мои дела. Он понял, что я его узнал. Поэтому я и сбежал. Пока он и меня не грохнул. Потом я затаился. А как только застрелили первого шноррера, догадался что к чему. Он меня искал. Должен был искать.
Стряхнув недоверие, я вспомнил, что нам с Отто Треттином рассказывал Штефан Рюле, бездомный из ночлежки. Он тоже видел убийцу, и тот был полицейским. Тогда я решил, что передо мной сумасшедший, но теперь засомневался. И уже пытался сопоставить известных мне полицейских с описанным Рюле сатаной.
— Сможешь его описать?
— Не слишком высокий. Обычный. Не знаю. Я не очень хорош в описаниях.
— Ты же не пытаешься нас обмануть? Насчет того, что убийца — коппер.
— Нет! Клянусь, это сделал коппер. Детектив. Просто я не знаю имени.
— Полицейский. Не верю.
— Пожалуйста. Вы должны мне поверить. Я больше не выдержу.
— Все в порядке, Эмиль, — успокаивающе произнес Ангерштейн. — Мой друг просто слегка удивился, услышав такое, вот и все. В отличие от меня. Я вполне склонен верить в худшее о берлинских полисменах. Тем не менее, если ты пытаешься нас разыграть, мне это не понравится.
— Я рассказал все, что знаю, ясно? Пожалуйста, не бейте меня больше.
Впрочем, Ангерштейн, словно удовлетворенный услышанным, уже развязывал лодыжки и руки Эмиля. Это меня удивило: он ведь не из тех, кому достаточно чьих-то объяснений и, тем более, расплывчатого описания возможного убийцы дочери. Заявление Эмиля, что подозреваемым был полицейский, не столько давало ответы, сколько вызывало новые вопросы. Ангерштейн посмотрел на меня и покачал головой.
— Что же, это несколько неожиданно, да? — сказал он. — Коппер с «Алекс». Круг поиска немного сужается, я полагаю. Кто был тот коппер, который любил убивать шлюх? Парень, считавший, что делает богоугодное дело, очищает город.
— Бруно Герт.
— И где он сейчас?
— По-прежнему в психушке в Ульгартене. Последнее, что я слышал.
— Не думаю, что доброго судью можно было убедить его выпустить?
— Нет. Собственно говоря, я навещал его всего пару месяцев назад.
— Могу спросить, зачем?
— Нужна была информация по другому делу.
Вряд ли я ее получил. Поехал туда по указанию Эрнста Генната, который знал, что я достаточно близко знаком с Гертом, чтобы выяснить, сможет ли тот помочь нам с несколькими нераскрытыми убийствами. Однако важнее было то, что меня просили проверить историю о Бруно, ходившую во время вынесения ему приговора. Она так и не нашла подтверждения, но, по слухам, у Герта был напарник. Он, конечно, все отрицал. Мне было ясно, что Бруно надеялся на каком-то этапе «доказать», что он снова в здравом уме, и добиться досрочного освобождения. Запоздалое признание могло все испортить.
— Значит, он вполне вменяем. Хоть и сидит в Ульгартене. Иначе ты вряд ли поехал бы просить его о помощи.
— На мой взгляд, да. Он просто знает, как работает судебная система. И как избежать смертного приговора.
— Еще какие-нибудь одержимые полицейские приходят на ум?
— Множество, — ответил я, — Но не такие, как этот. С другой стороны…
— Да?
— Если он действительно коппер, это объясняет, как ему удавалось засыпать уликами места преступлений. Словно он знал, как заставить нас потерять время. И, возможно, кое-что еще. То, как он насмехался над полицией в газетах. Будто хотел отомстить Крипо, выставив нас некомпетентными.
— Жаль, что Эмиль не назвал имя.
— Мне только потому и платят за работу. Чтобы самостоятельно с таким разбирался.
Ангерштейн постучал Эмиля по голове костяшкой пальца:
— Мы знаем, где ты живешь. А ты знаешь, кто я. Знаешь, что я умею находить людей и причинять им очень сильную боль. Если вспомнишь что-то еще о коппере, которого видел, свяжись с нами, Эмиль.
— Да, сэр.
Ангерштейн достал бумажник и положил немного наличных на кухонный стол:
— Вот. Сходи к врачу и подлечись.
— Спасибо.
— Пора. Нужно уходить. — Ангерштейн взял меня за плечо и повел к двери. — На случай, если кто-нибудь что-нибудь услышал и решил сообщить. Даже в Берлине такое вполне возможно.
Ангерштейн повез меня обратно на Ноллендорфплац.
— Что-то ты затих, — сказал он.
— Размышляю.
— Не хочешь поделиться своими размышлениями, Гюнтер?
