— Но послушайте, может, я смогу помочь. Может, Курт оставил в машине что-то такое, что подскажет нам, где он. Хотите, я пойду и посмотрю, фрау Райхенбах? У вас ведь серый «бреннабор», верно?
Она сняла с крючка на кухонной стене ключ и передала его мне, а я пообещал, что не задержусь.
Я спустился вниз и отпер машину. Ни на переднем, ни на заднем сиденье ничего не оказалось, поэтому я обошел машину и открыл огромный багажник. Внутри лежал фонарик, я взял его, включил и поднял старое шерстяное армейское одеяло. Под ним меня ждал сюрприз. И не из приятных. На дне багажника обнаружился тяжелый молоток, острый как бритва нож и фетровая шляпа, с одной стороны которой крепился желтый парик, а еще там было вельветовое пальто с пятном зеленой краски на рукаве. С одного взгляда на эти четыре предмета становилось ясно, что Райхенбах — это Виннету. Не хватало лишь мотива, объяснявшего, почему он убил всех тех людей. Потому что для меня этот поступок не имел смысла. Фрау Райхенбах казалась милой женщиной: трудно представить, как женатый на ней мужчина мог зверски убить четырех проституток. Разочарование от такого открытия превосходила лишь ужасная досада на то, что подтвердилась моя правота. Я подумал обо всех полицейских, которых предпочел бы видеть в роли убийцы, и понял, что у меня нет ни малейшего желания арестовывать собрата-детектива. Того, кому я симпатизировал и кем восхищался.
Я накрыл улики одеялом, захлопнул и тщательно запер багажник, затем поплелся обратно, размышляя, что же делать дальше. Прежде чем что-то предпринимать, мне хотелось поговорить с Райхенбахом, но после подобных находок разумнее позвонить на «Алекс» и вызвать машину отдела убийств. Может, я и не задержал подозреваемого, но у меня было более чем достаточно улик, чтобы провести обыск в квартире Райхенбаха и получить ордер на его арест.
— Когда вы виделись последний раз? — спросил я, поднявшись на верхний этаж.
— Вчера утром, перед тем как оба ушли на работу. Я — медсестра в «Шарите», и из-за того, что у нас обоих ненормированный график, мы иногда не видимся по несколько дней. Но вчера удалось вместе позавтракать. Чего давно не случалось.
— Каким он вам показался?
— В хорошем расположении духа. Сказал, что собирается произвести арест. Это всегда поднимает ему настроение.
— Он сказал, кого арестует?
Я подумал о Хьюго — человеке, убившем Вилли Бекмана перед «Ашингером», и пришел к выводу, что, наверное, именно его Райхенбах планировал арестовать по моей наводке. Но невозможно представить, чтобы он попытался провернуть такое в одиночку, — Райхенбах был слишком опытным полицейским, к тому же Хьюго мог пустить в ход пулемет Бергмана. Мне явно придется поговорить утром еще с кем-то из команды Райхенбаха. Однако я почти надеялся, что, пока вожусь с этим арестом, с самим Куртом что-нибудь случится. Это выглядело бы куда менее бесславным концом.
— Нет. Он не говорил.
— Ну что ж, думаю, есть совершенно невинное объяснение, — сказал я, пытаясь его придумать.
Совершенная невинность была уже далеко за пределами моего понимания. Я начал сомневаться, способна ли она вообще существовать в Берлине.
— Сегодня вечером было собрание нового полицейского профсоюза — «Шрадер-Вербанда». Вполне возможно, что он туда пошел. Я и сам собирался, но передумал. Не волнуйтесь, он наверняка в любой момент вернется. А когда объявится, скажите ему, что здесь был Берни Гюнтер.
— Берни Гюнтер. Хорошо. Я так и сделаю. — Она открыла дверь, выпуская меня, и тут добавила: — Есть одна вещь. Даже не знаю, стоит ли об этом говорить. Возможно, это пустяк, но, когда вчера утром я шла на работу, заметила новенький «мерседес», припаркованный рядом с машиной Курта. У меня мелькнула мысль, что двое мужчин в «мерседесе» следили за ней. Словно ждали Курта.
— О? Вы хорошо их рассмотрели?
— Прилично одетые. Я бы подумала, что они — полицейские, если бы не машина. Она больше привлекала мое внимание. Дорогая. Родстер кремового цвета.
Я почувствовал, как мое сердце на миг замерло. Такой автомобиль — не заурядная модель. Я знал лишь двух человек, владевших кремовым «мерседесом»: Тею фон Харбоу и Эриха Ангерштейна. Мысль о том, что последний знал о Курте Райхенбахе хотя бы половину того, что выяснил я, вселяла тревогу.
— Вы уверены, что это был «мерседес»?
— О да, уверена, это ведь любимый автомобиль Курта. Такая же машина стоит в салоне «Мерседес» на Курфюрстендамм. Как-то мы гуляли и остановились ею полюбоваться. Я сказала, что однажды выиграю в Прусской государственной лотерее и куплю для него эту машину.
— Ясно. Что ж, спасибо. Как уже сказал, думаю, он скоро объявится в целости и сохранности.
Но после такой информации у меня появилось стойкое предчувствие, что этого никогда не произойдет и Курт Райхенбах, скорее всего, мертв или даже хуже.
Мне стоило себя презирать. Я поступил, по меньшей мере, глупо. Поверил, что Эрих Ангерштейн сдержит слово, хотя все мои инстинкты твердили обратное. Теперь стало ясно, что именно произошло в той отвратительной квартире в Веддинге. Неудивительно, что ублюдок попросил меня выйти из комнаты, прежде чем начал экзекуцию. А я, как дурак, послушался. За несколько минут до того, как сказать мне, что на месте убийства Евы Ангерштейн он видел некоего полицейского из Крипо, Пруссак Эмиль сообщил ее отцу, что это был Курт Райхенбах. Поскольку я благополучно убрался с дороги и сидел в спальне, Ангерштейну оставалось лишь приказать Эмилю утаить от меня имя полицейского. Это дало достаточно времени, чтобы найти Райхенбаха и доставить его в надежное место для личной мести. Недавний телефонный звонок Ангерштейна был, несомненно, ради того, чтобы поддержать иллюзию непричастности, когда я в конце концов обнаружу исчезновение Райхенбаха.
Я сильно облегчил ему задачу, но теперь с этим покончено. Ангерштейн — не единственный, кто может являться с оружием и без предупреждения. У меня был пистолет. И визитная карточка гангстера. Я знал его адрес в Лихтерфельде.
Дом Ангерштейна представлял собой украшенное лепниной белое здание рядом с бывшей кадетской школой на юго-западном конце канала Тельтов. Трехэтажное, в стиле Вильгельма II, с коротким коринфским портиком, увенчанное балконом размером с корзину для белья, оно выглядело самым дорогим на улице. Остановись Эрих Ангерштейн в каком-нибудь другом, я был бы разочарован. Над входом светился каретный фонарь, а перед домом был припаркован кремового цвета «мерседес». Я положил руку на капот и почувствовал тепло двигателя. Ангерштейн вернулся недавно.
Перед домом располагался небольшой вишневый садик, позади — сад побольше, откуда я и начал поиски, как только перелез через невысокий штакетник. Темные окна первого этажа закрывали ставни, но на верхних этажах горел свет. Я безуспешно попытался проникнуть внутрь через кухонную дверь, затем через французские окна, после чего вернулся к входной двери и приготовился позвонить в звонок, то есть достал из кармана браунинг Менделя, передернул затвор, отправив патрон в ствол и приготовился направить оружие на того, кто появится.
