Текущее состояние, в котором он сейчас находится, мне хорошо знакомо. Я пытаюсь узнать как можно больше о периодах, когда происходит смена настроений. Поэтому очень осторожно продолжаю спрашивать.
– Как ты думаешь, почему у тебя происходит это замещение в эмоциях?
– Знаешь, ты пытаешься меня затащить под свой маятник, а я тебя под свой. Каждый из нас не уступит. Я никогда не уступлю, я мужчина, я так устроен. Ты же никогда не подчинишься мне. Нам надо расходиться и каждому идти своей дорогой. Тебя нет в моем будущем, я тебя там не вижу.
Пропускаю мимо себя замечание про будущее, так как подобные фразы периодически всплывают в «стандартных» его нападках на меня. Поэтому продолжаю развивать тему разговора, чтобы понять, что реально стоит за этими словами, какова сейчас его истинная потребность.
– По-моему, отношения убивают конфликты и бесконечное выяснение отношений. Ты как будто постоянно ищешь повод, чтобы начать ссору, – мягко замечаю я, стараясь, чтобы в моем голосе не звучали упреки и обвинения.
Он не слышит моих фраз и продолжает:
– Нет, мне нужна настоящая женщина.
Опять стараюсь не реагировать и так же мягко продолжаю спрашивать:
– Расскажи мне, чтобы я смогла лучше понять, что это значит для тебя? Что значит настоящая женщина?
– Она всегда должна быть рядом, быть верной, стремиться все делать вместе. Работа и верность – вот что самое главное. – Он задумывается на секунду и дальше продолжает:
– Накрыть на стол, убрать, постирать, погладить рубашки. Она должна улыбаться, не должна показывать свою значимость, не должна меня критиковать, должна сидеть рядом, говорить, что я лучший и она меня любит.
– А что ты готов дать настоящей женщине взамен того, что ты хочешь от нее получить?
Мой вопрос вызывает у него удивление.
– В смысле? – с раздражением в голосе уточняет он.
– Ну вот тебе хочется, чтобы женщина была безмолвной домохозяйкой. Но при этом ты не готов полностью нести за нее ответственность, взяв, например, на себя ее содержание. Что ты можешь дать ей взамен? – этот простой на первый взгляд вопрос еще больше вызывает у него удивление.
– Я с ней сплю вообще-то…
Эта реплика вводит меня в замешательство, и я не нахожу быстрого ответа.
– Знаешь, – продолжает он, – у тебя в голосе я сейчас услышал такие странные интонации. Ты почему так со мной разговариваешь? По-моему, ты заблудилась в понимании, как нужно разговаривать с мужчиной и что позволено женщине.
На сегодня разговор завершен.
Обратили ли вы внимание на его замечание про голос: интонации мамы, воспитателя и врача? Обычно он очень редко говорит о своем детстве, и все, что я знаю, сводится к тому, что он был хорошим мальчиком. Есть какие-то фрагменты воспоминаний: играли, гуляли, шалили. В основном все как у всех. Практически нет ничего, что могло бы приоткрыть дверцу в его детские страхи.
Всем приходится во взрослом возрасте разбираться с тем, что пришло к нам из детства. Груз детских травм, обид, недосказанности, отсутствие тепла, любви, похвалы – это серьезные для детской психики испытания. Вырастая, человек может долго пытаться справиться с этим во взрослом возрасте. Но то, что мой голос напомнил Ему сначала голос мамы, потом врача и воспитателя – это как раз сигнал, что его детство – большой ключ к тому, что происходило с его личностью, что повлияло на Него в дальнейшей жизни.
Существует большая сложность, аналогичная той, с которой сталкиваются психоаналитики при работе с клиентами. Пока сам человек не захочет пойти в сторону детства, специалисту туда не заглянуть. И сколько времени пройдет, прежде чем начнется работа с детскими травмами, сразу сложно определить.
Обычно проблемы из детства также влияют и на отношения с абьюзером. Их в целом принято приписывать в большей степени жертвам абьюза, и мы об этом поговорим еще в 11-й главе.
Сейчас важно обратить внимание на то, что если вы чувствуете, что в ваших отношениях есть что-то незрелое или нездоровое, но не можете объяснить это словами, это не укладывается в ваше привычное представление об отношениях (даже если это представление сформировано на основании просмотренных фильмов и прочтенных книг), то это повод сделать в коробочке отложенных фактов очередной и важный флажок под названием «Травмы, эмоционально ранящие глубже всего и оставляющие самый стойкий след, родом из детства».
Глава 13
Боль родом из детства. Что сделало его абьюзером
Как-то на одной из сессий моя клиентка поделилась со мной, что ее муж, занимаясь с психологом уже несколько месяцев, глубоко застрял в своем детстве. Как обывателю, мне, возможно, было бы даже забавно слушать, как она отчитывала супруга за то, что он оставляет столько денег этому специалисту и что они разбираются в его «игрушках», когда уже давно пора перейти к «настоящей» работе. К сожалению, как бы мы ни отмахивались от своего детского «я», нам от него далеко не уйти. Мы все связаны с детством. Вероятнее всего, мы толком не помним себя маленькими, но это в нас живет и накладывает отпечатки на каждый наш день. Если в детстве происходили шокирующие и травмирующие вещи, наши защитные механизмы памяти закрывают это от нас простым способом – «я забыл и ничего не помню».
Вы помните себя в детстве? Задайте себе следующие вопросы:
• Что вы помните из своего детства?
• С какого возраста ваши воспоминания?
• Какие у вас были любимые игрушки, игры, любимая еда?
• Как вы думаете, кого вы любили из родителей или родственников больше? А кто вас?
• Как вы можете охарактеризовать то, что помните? Какие это эмоции и ощущения – радость/счастье/горечь/дискомфорт?
Это самый простой список вопросов, которые нужно себе задать в спокойном состоянии. Заглянув в свои ощущения, необходимо вытащить самые болезненные моменты. Это и будет означать, что, возможно, именно там скрыто то, что не отпускает и накладывает отпечаток на ваше сегодняшнее поведение и даже события жизни. Конечно, это же касается и абьюзивного партнера.
Когда-то в детстве он получил психологическую травму, и теперь во взрослой жизни он вычеркивает все проявления, связанные с жалостью и состраданием. Иногда он очень подробно, практически со слезами на глазах, может помнить эпизоды своего детства: например, как он малюткой лежал один в больнице и его маму не пускали к нему в палату. В то же время он мог наглухо «закрыть» в памяти насилие, например, со стороны отца к матери, которое когда-то увидел. И вместо ожидаемого: «Я так делать не буду» – получилось вытеснение и замещение: «Я так делаю, и мне от этого хорошо! Я главный». Это убеждение стало настолько сильным, главенствующим и перекрывающим все вокруг, что другого мнения просто не может существовать.
Важно помнить о двойственной природе насилия и о том, что любая структура и любой закон всегда содержат в себе элемент насилия. Мы не замечаем властного принуждения закона, только пока внутренне соглашаемся с ним и подчиняемся ему. Но стоит помнить, что нет универсального рецепта, который превращает деструктивное насилие в конструктивное. Эта грань всегда ситуативна. Например, «нарциссическое расстройство личности», как еще один термин, которому присущи характеристики абьюзивного поведения, является результатом неудач, возникших в окружающей ребенка среде, которые травматическим путем прервали его нормальный переход из детства в юношество. Взросление и становление личности при этом проходило через идеализацию родительских образов.
