Но меня не слышали. Зато я прекрасно видела — не знаю как, но видела, — что из Нарцисса льются огромные потоки зеленой магии во все стороны. Точнее, не во все, а в сторону членов его семьи. Мало того, по их количеству можно было понять, что цветочек пытается поддержать жизнь не только в своих олеандрах, но и в плющах. А точнее, так как жизнь одних зависела от жизни других — у него просто не было выбора.
Но его магия уходила в пустоту. Точнее… Так, погодите… погодите… Если скользнуть вдоль потока… это что еще за дрянь?
На конце каждой зеленой нити бился человек, а внутри него бесновалась ядовитая тварь, почти живая, злобная, какой я еще не видела. И торжествующая тем ненормальным безумным торжеством, каким горела эльфийка, пока смерть не прочистила ей мозги.
Ну не-е-ет. Не выйдет. Не получится. Не отдам! Они все теперь не только цветочкова семья, но и моя. Я больше никого не потеряю, хватит!
Вся моя сила, весь мой дар словно вспыхнул и устремился вслед за зеленой магией к каждому, кому сейчас было больно и страшно. Если я могу плеваться ядом, я смогу его и впитать! Как тогда, в поместье! Смогу, чего бы мне это ни стоило!
Ядовитые твари сначала сопротивлялись. Но я звала все настойчивее. Вот они перестали рвать на части олеандров и плющей, вот словно принюхались… и с воем рванули по связи как по следу. Рванули ко мне.
Я в последний момент успела испугаться — ведь я вижу и направляю зов через Нарцисса и не хочу, чтобы вся ядовитая свора накинулась на него. Я даже не хочу, чтобы они просто касались его!
Шаг назад, еще. Было почти физически больно его отпускать, но так надо. Связь все еще ощущалась, но чем дальше я отступала, чем громче слышала приближающийся вой тварей, тем слабее чувствовала соприкосновение с цветочком.
Да! Да, я сумею. Это моя добыча. Моя воля и мои пути, даже если по ним ко мне несется смерть.
— Все будет хорошо, цветочек. — Губы почти не шевелились, вместо нормального голоса раздался хриплый шепот. — Все будет хорошо… никто не умрет. Я не дам убить твоих детей… никого.
— Ты. Крапива… — В его глазах осталось мало осмысленности. Да и глаз как таковых тоже уже не было. Пока я заманивала в себя яд, кожа Нарцисса снова покрылась корой, как тогда, после выходки Магнолии. А вместо зрачков на меня смотрели ярко-зеленые сгустки магии, будто лучи солнца, прорвавшиеся сквозь густую листву.
— Выдыхай, цветочек. — Губы смерзлись в улыбку. — Все будет хорошо, я обещаю… И сними этот дубовый цвет лица, он тебе не идет… Ах!
Первая тварь добралась до меня и с ходу взорвалась где-то внутри зловонным вулканом яда. Это было больно, но терпимо — дар снова вспыхнул и начал впитывать отраву. Я бы справилась. Если бы тварь была одна. Или две. Или даже три. Но не несколько десятков.
Колени подогнулись, и я поняла, что упала на каменный пол, который шипит и растворяется, словно мое тело само по себе превратилось в кислоту.
— Росто-чек. — Нарцисс с трудом произнес мое имя и протянул ко мне руки-ветки. Обхватывая плотно, со всех сторон, и не давая упасть. А потом его лицо, а точнее то, во что оно превратилось, оказалось ужасно близко.
«Ты с ума сошла, дура ненормальная, — прозвучало так сердито и жалобно, что я даже не обратила внимания на то, что вслух он уже не может говорить и ругается где-то внутри моей головы. — Зачем? Зачем, Оля?!»
«Я. Больше. Никого. Не потеряю. И тебе не позволю потерять».
«Что?! О чем ты?!»
«Все хорошо, цветочек. Все хорошо. Все правильно. Я не зря заняла чужое место. Все было не зря».
«Глупый маленький росток», — прозвучало с такой нежностью, что захотелось плакать. Мое лицо обхватила листва, и я едва разглядела новый облик своего мужчины, приблизившегося ко мне вплотную.
«Ты такой красивый. Люблю тебя. Спасибо…»
В этот момент еще несколько тварей, из тех, кому было дальше бежать, врезались в мой дар, и все вокруг залило болью.
«Я люблю тебя, Оля», — едва слышно раздалось в голове, и онемевшие губы почувствовали прикосновение. На мгновение даже боль отпустила, и я смогла улыбнуться по-настоящему. Передо мной замелькали вспышки ярких красок, а потом я, как Алиса в стране чудес, начала падать в «кроличью нору». Вот рядом пролетели воспоминания о старом эльфийском лесе, где еще совсем маленький ушастый мальчик слушает кровавые сказки, а затем в слезах бежит жаловаться уже совсем старой, даже дряхлой, женщине-человеку, которая оказывается его матерью. А вот он же, только постарше, преклоняет колени перед кем-то ужасно самовлюбленным и пафосным. Еще секунда — и он же уже угасающим взглядом смотрит на медленно засыхающее огромное, величиной, кажется, с целый город, дерево.
Я еще успела протянуть руку и погладить цветочка по голове. И поймать солнечный зайчик, пробившийся сквозь умирающие листья. А потом…
А потом все.
Глава 52
Нарцисс
Когда я очнулся, все было уже кончено. Струны детей низко, слегка болезненно гудели. Все они были ошеломлены, кто-то плакал от перенесенной боли, кого-то трясло. Но главное — все они были живы. Все, до последнего, едва проклюнувшегося зернышка.
— Спасибо, росточек, — хрипло, чуть слышно повторил я и посмотрел на бездыханно лежащее в моих ветвях тело. Избавившейся от коры рукой я медленно провел по щеке любимой женщины. Все еще надеясь, что передо мной иллюзия. Мираж. Что вот сейчас она снова встанет, отряхнется от всех забот, как всегда. Улыбнется мне своей доброй, озорной и чуть-чуть виноватой улыбкой.
Но тело так и осталось телом. Оно уже начало терять тепло.
— Спасибо. И прости. Я снова… снова ничего не смог. Зато ты смогла, Оля. Ты спасла их, росточек.
«Нарцисс? — Ментальный голос Ледона, хриплый от перенесенной боли, ворвался в мою собственную скорбь, не давая ей поглотить меня с головой. — Ты где? Дети? Как вы?..»
Я понимал его страх и беспокойство, как никто понимал. Но каких усилий мне стоило сейчас отвлечься от того единственного существа во всей вселенной, которое я, как оказалось, по-настоящему не мог потерять, но потерял… это отдельная история.
Помогло то, что я вспомнил: моя крапивка сделала это не просто так, а ради этих самых детей. И она первая стукнула бы меня своим маленьким кулаком по «куда достала», если бы обнаружила, что я не оценил ее стараний.
«Все живы, Лед. Отходят от шока», — с трудом выдавил из себя я, стараясь не посылать по связи те волны боли, что сейчас бушевали во мне.
«Все?!»
Кажется, что-то все равно прорвалось, раз голос воспитанника так задрожал.
«Все твои дети. И мои… Ортика отдала свою жизнь, чтобы вы жили».
«Что?!»
Этот вопрос был задан нестройным хором. Сам не понял, когда эти струны снова слились в одно звучание, но они были здесь.
