У кого бы спросить… про могилку? И трусы бы еще не помешали, если честно. Меховые! Задница отчего-то мерзнет сильнее остальных частей тела.
С некоторым трудом выкопав эту самую задницу из мерзлой земли, я неуверенно встала, опираясь рукой на роскошное надгробие. Полюбовалась еще — а что, красиво же смотрится. Но тут же едва не шлепнулась обратно — ступни выдергиваться ни в какую не желали, словно они там то ли увязли по щиколотку, то ли вообще укоренились. Тьфу… ладно, постою, оглянусь по сторонам, а потом еще раз попробую.
Ой, а тут и памятник в другом углу оградки! Все в лучших традициях богатых захоронений, прямо как на Новодевичьем у какого-нибудь министра тяжелого машиностроения. Эпитафия: «День с тобой заменил мне вечность». И вся такая одухотворенная я в бронзе и каком-то хрустале.
Дела-а-а…
Эх, а интересно, тут не принято водку на кладбище распивать? И оставлять ее для покойников… Мне сейчас не помешала бы чекушка, растереться как следует и внутрь принять для согрева. Холодно! Хоть обратно в могилку закапывайся. Насколько я помню, чем глубже в землю, тем теплее.
Оглядевшись вокруг, все-таки заметила, что где-то вдалеке вырисовывается на фоне рассветного неба знакомое поместье. Кажется, даже услышала блеяние местных единорогов. Только вот не добегу же голышом. Околею.
— У-у-у! — провыла я в пространство, как самое настоящее привидение. — Почему нельзя было воскреснуть хотя бы летом! А лучше сразу на глазах Нарцисса, чтоб за какую нечисть не приняли!
Хотя я еще сама не уверена, не нечисть ли я. Но вроде нечисть-то как раз не мерзнет!
«Оля?» — внезапно раздалось у меня в голове.
«Цветочек? — переспросила я, а сама чуть не стукнула себя по лбу. Ну конечно! Как можно было забыть о ментальной связи? — Забери меня отсюда, сейчас околею!»
«Откуда?! Где ты?!» — в голосе Нарцисса было столько всяких разных чувств, что они почти обжигали даже на расстоянии.
«Эм… ты только не пугайся. На кладбище. Прямо на могилке. На моей».
«Бегу! Ох, я думал, оно только через несколько лет достаточно повзрослеет, чтобы позвать!»
Передо мной вспыхнул стеклянный ободок портала, и при очередной попытке выдернуть ногу из земли я свалилась прямо в руки мужчине.
Нарциссу.
— Росточек! — Он целовал меня так жарко, что я забыла про все: про могилку, грязь, холод, всеобщую непонятность. — Мой маленький крапивный побег… Я так соскучился… Я так боялся, что это все мои пустые фантазии, что ничего не получится, что ты не вернешься…
— М-м-м, — довольно промычала я, греясь в его теплых объятиях. Оледеневшие ладошки скользнули под одежду, заставляя его вздрогнуть. — Все слова потом, любовь моя. Сначала разморозь! И выдерни меня, пожалуйста, отсюда, я застряла.
— Ты не застряла, невозможная девчонка. — Нарцисс плакал, целовал и смеялся одновременно. — Ты проросла!
— В смысле?! — Поскольку он одним движением скинул с себя здоровенный плащ из кого-то очень пушистого и закутал меня по самый нос, стало теплее и по этому поводу неспешнее. — Как это — проросла? Как крапива на могиле, что ли?
— Именно. Только не крапива, а молодой мэллорн. Потому даже не уверен, стоит ли тебя такой маленькой пересаживать, — ухмыльнулся он, укутывая меня в свой плащ еще плотнее.
— Ну эй! — Одна нога из земли уже была выдернута, поэтому я ею возмущенно лягнула могильный холм. — Здесь зима, вообще-то! Ну или почти зима.
— Да… некоторые культуры действительно выкапывают на время холодов, — притворно задумался цветочек, все же помогая мне вытащить вторую ступню из земляного плена.
— Погоди, а с какой стати я вообще тут проросла, да еще этим… самкой мэллорна? Я чувствую, что самкой, да. И половые признаки на месте все.
— Самкой? Половые признаки? Боги и демоны, ты как ляпнешь... — Он опять рассмеялся сквозь слезы. — Как же я соскучился по твоей болтовне, росточек… Вспоминай. Сама говорила — семя стояло в одной очереди с моей памятью и душой. Я начал отдавать это все Асирианиэль, но она не выдержала, сгорела. А вот ты… ты влезла, все забрала, без спросу и без разбору. Да еще и вместе с семенем, как выяснилось.
— И-и-и?.. — подбодрила я, запуская пальцы в его коротко стриженные волосы. Непривычно, но цветочку очень идет. А эльфийские уши так и тянет пожамкать. Ну хотя бы погладить по острому верхнему краешку.
— И ты стала новым носителем древа мира.
— Так и ты не перестал им быть! — Понятия не имею, откуда я это узнала. Но уверенность была железная.
— Конечно. Теперь я правильный носитель мужского начала, а ты — женского. Бывают деревья, которые одновременно несут в себе оба пола, но мэллорны — не такие. У них есть женские деревья и мужские.
— Ага, и они переопыляются… надеюсь, нам с тобой, когда решим этим заняться, не нужно будет ждать каких-нибудь пчел?
Ну и чего такого смешного я сказала, что он едва на ногах устоял? А потом его смех перешел в какие-то судороги, чуть ли не рыдания. Он схватил меня на руки, спрятал лицо в плаще где-то в районе моего живота и давился воздухом, словно его душат. Ну нет, мне так не нравится.
Пришлось вертеться, выкручиваться, ловить самой, наплевав на сползающий плащ, обнимать и целовать. Что тут такое творилось без меня, замучили совсем цветочка, одни глаза и уши остались…
А кстати, сколько времени прошло вообще?
Глава 54
Нарцисс
Сначала я думал, что надо просто доучить детей, прорастить семя и закончить, наконец, эту пытку. Я слишком долго жил во всем этом и слишком устал терять.
Ладно. Пусть даже не умереть, пусть заснуть. Долгим, беспробудным сном на века и тысячелетия. Утопить себя в океане, похоронить в вечных снегах, замуровать в скалах!
А еще был и другой порыв. Раз нельзя умереть — надо все забыть. Стереть все воспоминания напрочь, похоронив их где-то очень глубоко, в подсознании. И прийти в этот мир полностью чистым листом, а не как обычно — сохранив основной опыт и характер.
И только память о крапивном побеге, такая сладкая, горькая и больная, удерживала на месте. Я хотел забыть боль, но я не мог забыть ее.
Хвала магии древа жизни и моей олеандровой семье, такая истерика не продолжалась слишком долго. Где-то через полгода я взял себя в руки, прекратил истерить, выдохнул и попытался жить. Не получилось, конечно, ни демона… снова и снова начинал мысленно царапать семя в груди. И вот тут одновременно случилось две вещи.
Однажды утром, вынырнув из изматывающей медитации, я понял, что семени-то в моей груди больше нет. То есть… оно есть. Но почему-то немного другое. Уж запомнить, как выглядит мое вечное благословение и одновременно наказание, за столько лет я мог в мельчайших подробностях.
