Я сел в приемной за стол Эйжи, Уилла устроилась напротив. Она прекрасно выглядела, и я не мог не задаться вопросом почему. Была ли это попытка удостовериться, что я помогу ее случайному любовнику?
– Я прочла подробную статью о мистере Брауне в газете сегодня утром, – сказала она. – Я не знала о похищении его дочери.
– Потому-то он и затормозил это дело.
– Он позвонил и сказал, что хочет, чтобы я встретилась с Мэнни в понедельник днем.
– Этого хочу я, он просто выступил в роли глашатая.
Уилла улыбнулась моей шутке.
– Я попрошу вас стать гонцом в резервацию, – сообщил я.
– А что это значит?
– Скоро сюда придет человек. Он даст вам записку, и мы хотим, чтобы вы передали ее Мэну. В записке будет кое-что жизненно важное для этого дела.
– В каком смысле?
– Не могу вам на это ответить, потому что вам понадобится… как же адвокаты это называют? Ах да, правдоподобное отрицание. Просто передайте ему то, что вам даст мой друг.
– Там слишком тщательный обыск для подобной затеи.
– Мой друг всю жизнь занимается контрабандой.
– В тюрьмы?
Я кивнул, и в глазах у нее скользнула тень понимания.
– Я люблю его, – проговорила она; вместе с откровением с новой силой всколыхнулся страх. – Я не хочу навредить ему.
Я улыбнулся.
– Вас это забавляет? – поинтересовалась она, и голос прозвучал как у взрослой женщины, которой она когда-то станет.
– Перед нами человек, большинство соратников которого перебили, а сам он сидит и ожидает смертного приговора за убийство двух сотрудников полиции. Адвокат его предал. Судьи в суде уже шепчутся о том, что ему не жить. И вы всерьез думаете, что я могу ему чем-то навредить?
– А как же… как же его жена и ребенок?
– А что с ними?
– Разве их не стоит поставить в известность о ваших планах?
– Своими планами я не стану делиться ни с вами, ни с кем бы то ни было другим, однако если все сработает, то мистер Мэн сможет самостоятельно принимать решения.
Я видел, что она хочет задать еще много вопросов, но тут в дверь позвонили.
Я не стал даже смотреть в глазок.
Это был Мэл в бежевом костюме на черную рубашку.
Мы не сказали друг другу ни слова. Я проводил его к столу, и Уилла встала навстречу. Она была одновременно и восхищена, и напугана этим человеком. Он взглянул на нее, как мог бы глянуть разумный тигр сквозь решетку самоконтроля.
Мэл выдвинул стул и сел.
Как обычно поколебавшись, Уилла села тоже.
Эти несколько дней принесли мне уникальные ощущения. Как будто в каждой нервной клетке увеличили мощность, у каждого ощущения десятки значений – и все их я понимал и обращал на пользу дела.
– Ваша встреча будет короткой, – предупредил я, а потом повернулся к Уилле. – Мой друг передаст вам кое-что, и вы пронесете это в комнату для личных встреч с адвокатом. Передадите посылку ему и скажете, что это передал друг. Никаких имен не называйте. Ничего о нас не говорите, включая пол, упоминание о том, что мы знаем или не знаем, или о нашем расследовании. Он возьмет переданное и сам все решит.
– А что будет в записке? – спросила Уилла.
– Это должно остаться между нами и ним, – проговорил Мэл на диво мягким тоном. – Так всем будет безопаснее.
– Но когда навещаешь приговоренного к смертной казни, обыскивают до белья.
Мэл полез в карман и вынул маленькую коробочку с названием «Летний день». Это был популярный бренд женских гигиенических продуктов – упаковка из трех тампонов. Он протянул коробочку юной юристке, та взяла ее.
– Упаковка не вскрыта, цена выбита на дне, – пояснил он.
– Но у меня в понедельник не «женские дни».
– Значит вот-вот начнутся, – отрезал Мэл непререкаемым волчьим тоном.
– Просто передай это ему, – сказал я. – Записка внутри.
– Скажи ему, чтоб спрятал хорошенько, а открыл только тогда, когда вернется в камеру, – добавил Мэл. – Если все сделаешь как надо, шансы на спасение у него будут примерно пятьдесят на пятьдесят.
– Что это значит? – спросила она, глядя прямо в мертвые глаза моему другу.
– Если я скажу, мне придется тебя убить.
У нее затрепетали ноздри, и я удивился: уж не возбуждает ли ее невероятная мощь, сквозившая в этих словах?
– Хорошо, – сказала Уилла, обращаясь ко мне. – И это все?
– Все.
Когда она ушла, я достал бутылку выдержанного портвейна и разлил по бокалам.
– Ты думаешь, она сделает, как мы сказали? – спросил Мэл.
– Уверен. Он – ее любимый мужчина, а мы – его единственная надежда.
– Единственная, – согласился Мэл. – А что по поводу того места?
– Называется «Тричер Адмиттинг», на Мэйден-Лейн, в паре кварталов к востоку от Бродвея.
– Никогда не видел.
– У них нет рекламы. В основном их клиентура – богатенькие пациенты с Уолл-стрит, а еще у них сделка с полицией – бесплатное медицинское обслуживание взамен на определенную защиту, – я помедлил, потом спросил: – Так что там с порошком?
– Это так называемый дериват бактерии шигелла, – объяснил Мэл. – Бьет по аппендиксу, но обладает коротким жизненным циклом, хотя для нашей цели как раз достаточно.
– Ты не подумай, я не жалуюсь, – протянул я, – но скажи, как завзятый бандит, превратившийся в часовщика-самоучку, достал что-то подобное?
– Когда меня сажают, я первым делом стараюсь сделать так, чтобы попасть в тюрьму, где побольше русских. У них – самые организованные банды, у них есть связь с людьми вообще по всей Восточной Европе; и частенько у них есть выходы и на разведку. Эта отрава – прямая поставка из ныне закрытой лаборатории самого КГБ.
– Черт, – я был впечатлен. – Я дам тебе планы клиники. Охраны у них почти нет, ведь они рассчитывают на полицию, да еще на то, что никто чужой туда не зайдет. Из-за того что полицейских там много, мне придется оставаться в стороне как можно дольше.
– Это не проблема.
Мы допили вино, и я налил еще по бокалу.
Глава 36
Воскресное утро я провел в раздумьях о том, как же я так долго держал в узде свою преступную сторону. Такой ход мыслей в конце концов привел меня к осознанию, что я уже не скучаю по службе в полиции. Когда-то я был хорошим полицейским – в своем понимании, и именно за это меня едва не убили.
Я не был преступником, по крайней мере не совсем. Но сколь бы гибкими ни были рамки закона, они не прогнутся так далеко, как я намеревался зайти. Это было мне необходимо.
