– Так поначалу-то веселее было, штандартенфюрер! То рыбку половить прикажут, которой здесь отродясь не было, то шнуры натягивать, то от Милки-Подстилки почти двое суток оборону держать, а потом ее эвакуацию производить… Потом пару дней, если помнишь, Миша, мы вообще вздрагивая жили – не гостей, так «гостинца» от Проперухина твоего ждали…
– Ну, так уж и ждали!
– А чего? Ждали, ждали, Миша! Кого-то Проперухин неуемный после девок-подстилок под видом туристов к нам подошлет? Лично я ждал человека в рванине, с капюшоном и колокольчиком в руках! – бодро заявил Морин. – А если не прокаженного, то группу чесоточных «гастеров»-дервишей – нам в помощь, чтобы в камнях копаться веселее было!
Алдошин хоть и старался слушать «гон» и трепотню приятеля вполуха, но не выдержал и рассмеялся. Хотя в истории с лжетуристами веселого, конечно, было мало…
Милка-скандалистка, которую «подкинули» сбежавшие с Каменного пляжа отдыхающие, оказалась проблемой сама по себе. До лагеря копарей она кое-как добрела уже практически протрезвевшей, с тощим вещмешком и заплывшим от прощальной «дружеской» оплеухи глазом. Прежнюю задиристость она напрочь потеряла, и это, по констатации Морина, было большим плюсом. Однако предательство друзей и оплеуха настроили девицу на иной лад – плаксиво-меланхолический, и это стало целой гирляндой минусов.
Рыдающую Милку как могли успокоили, отпоили таежным чаем и выдали ей несколько картофелин, пластики которой должны были за пару дней «вытянуть» опухоль. Пытались утешить девушку и уверением, что ни в какой карантин ее не отдадут – а в ответ услыхали не совсем литературную отповедь:
– Не гоните туфту, мальчики! – уверенно заявила Милка. – Никакие вы не ликвидаторы, а «черные археологи». И ищете здесь не токсические отходы, а какой-то японский клад.
«Мальчики» переглянулись.
– А вот отсюда, плиз, поподробнее! – недобро попросил Алдошин.
– А чего подробнее? Подробности вы и сами лучше меня знаете! Дуру не делайте из меня только со своим «ликвидаторством».
– Барышня, добром тебя просят: расскажи дядям! – присоединился к просьбе приятеля Морин.
– Да пошли вы все!
Алдошин вздохнул, пожал плечами, подтолкнул к Милке ее вещмешок.
– Нам грубияны в команде не нужны. Мы и сами грубить умеем. Собирай свои бебехи, девонька, и пи…уй из лагеря! Куда? А куда хочешь! Я тебя видеть рядом не желаю!
«Девонька» попробовала «взять горлом», оскорбительными намеками на неджентльменское отношение и новыми слезами. Однако Алдошин был неумолим. И сентенции типа «а куда мне идти, я и дороги в поселок не знаю», «у меня ни палатки, ни спального мешка нету» не встретили у него сочувствия. Он взял пожитки «приблудной дочери», зашвырнул мешок метров за пятнадцать от костра и официально приказал Морину:
– Придется тебе посидеть тут, покараулить – чтобы не сперла чего наша «гостья». А я пойду, «подолблю». К костру не подпускать, припасов и помощи не давать… А ты, девонька, – Алдошин повернулся к Милке: – Ты учти: ночи тут холодные, и к костру я тебя все равно не пущу. Так что лучше иди, пока светло. К вечеру до стана рыболовного доковыляешь, может, там мужички по женской ласке соскучились, оставят заблудшую для «хоровых утех»! Хотя тебе, наверное, не привыкать…
Захватив поисковое снаряжение, Алдошин решительно зашагал на «недодолбленную деляну». Как он и предполагал, девице хватило на осознание своего хамского поведения пятнадцати минут. Извинившись, она выразила готовность рассказать все, что «дяде Мише» будет интересно.
Отдохнуть на природе ее пригласила подруга. А подругу, в свою очередь, тот самый Витька-рулевой с лодки. Перед самым отправлением выяснилось, что две подружки едут на природу без кавалеров, однако Витька сразу объяснил, что их задача – «закадрить» двух «папаш», к которым они присоседятся на месте. Что за «папаши» – он объяснять не стал, только предупредил, что компании они, скорее всего, рады не будут. И что телок для того на «халявный выпивон-закусон» на природе и берут. С вполне определенными целями: не кочевряжиться, девственниц из себя «не лепить», а все силы приложить к тому, чтоб «папашам» понравиться и как можно скорее залезть в их спальные мешки.
Потом Витькина гёрла им уже по секрету шепнула, что «папаши» эти – нелегальные археологи, что ищут они какой-то клад и что конечная цель всей «экспедиции» – задержать их на месте как можно дольше, пока Витька не свяжется с заказчиком и не получит дальнейшие инструкции. В том случае, конечно, если они клад тот найдут.
Однако нехитрый план компании был сразу же разрушен «ликвидаторским представлением», которое «папаши» разыграли при попытке компании присоединиться к ним. Витька, конечно, сразу понял, что их «разводят», но вынужден был подыгрывать и делать вид, что поверил. А потом Милка посвоевольничала: основательно «хватив» коньячку, она отправилась поглядеть на «папаш» поближе и все испортила. В ее отсутствие Витька связался с заказчиком, обрисовал ситуацию и, видимо, получил указание сворачиваться. Милка стала тут более не нужна, и ее оставили здесь в наказание.
Подошедший Морин понимающе поглядел на приятеля:
– Думаешь, Проперухин?
– А кто же еще? – сплюнул Алдошин. – Кому еще мы столь интересны?!
– Значит, наш финт с маячком, подброшенным в охинскую машину, его не обманул, – кивнул Морин. – Собственно, ничего удивительного: тот маячок, насколько я понимаю в технике, передавал координаты в режиме реального времени. Проперухин знал о нашем интересе к этому участку побережья, и когда увидел, что сигнал задержался в Стародубском, сложил два и два и направил сюда «группу помехи».
– Так чё теперь со мной-то, мальчики? Можно мне остаться у вас? Пусть хоть фингал сойдет…
– Погоди-ка… Как тебя? Мила? Ага… Как твой Витька с заказчиком-то связывался? По телефону? – Морин многозначительно поглядел на Алдошина.
– По мобиле не получилось, тут связь плохая. Он по рации до него «достучался», уже когда они меня от вас забрали…
– А раньше пробовал?
– Ага, еще когда сюда на лодке плыли. И потом, пару раз пробовал – только шум и треск.
– Понятно. Рация у Витьки какая? – Морин достал из жилетного кармана свой kenwood. – Похожая на эту? Или большая, стационарная?
– Не, у него еще меньше твоей, – шмыгнула носом Милка. – И не kenwood, а на «s» как-то… На неприличное слово похоже…
– Sanyo, – кивнул Алдошин. – Радиус действия у них обычно поменьше, десять километров на открытой местности. На такой, как здесь – максимум пять… Значит, Проперухин совсем близко подтянулся, гнида!
Мужчины, не сговариваясь, подняли головы и огляделись, словно ожидая увидеть поблизости Виктора Семенова.
– Ладно, Мила. Ты пока условно амнистирована. Иди в лагерь, поживешь пока у нас… Пару дней, не больше! – предупредил Алдошин. – Потом отвезем тебя на лодке в Стародубское или Янтарное. Сама понимать должна – с нами тебе нельзя!
