* * *
Алдошин поправил на плече дорожную сумку и закурил, в который раз уже подумав с досадой, что привычка к сигаретам, не без труда оставленная семнадцать лет назад, вернулась очень легко и как-то даже сама по себе.
Аэропорт жил своей обыденной суматошной жизнью. Покидающие остров с энтузиазмом волокли бетону нагруженные сумки и баулы. Официальные таксисты и бомбилы, разбившись на две старательно не замечаемые друг другом стайки, выбирали клиентов. Дворники-мигранты в красных мешковатых жилетах меланхолично шоркали вениками вокруг урн. Бывалые пассажиры, уже зарегистрировавшись и сдавши багаж, облегченно смолили сигареты на широком крыльце главного терминала, стремясь запастись никотином на все 9 часов полета – плюс часок в здешнем накопителе, да еще и потом, по прилету часок, у багажных транспортеров.
Лишний раз гонять в Белокаменную Алдошину откровенно не хотелось. Абвер ушел со связи совершенно недвусмысленно, никаких координат его у Алдошина не было. Да если б и были – ясно дело, что ни квартиры, ни гонорара простачку-копарю из провинции не видать как своих ушей. Не в суд же на Абвера подавать, в самом деле… Отдавать и платить свои кровные Владислав Николаевич очень не любил, сколько раз Алдошин был тому свидетелем.
Пока он перелопачивал центнеры старых документов, рыскал по городам и весям в поисках чудом доживших до нынешнего времени свидетелей, добывал крохотные кусочки информации полувековой давности, анализировал и напряженно размышлял, Владислав Николаевич во время их нечастных встреч был подчеркнуто дружелюбен. И иногда сам посвящал Алдошина в свои задумки и ближайшие планы, безо всяких просьб с его стороны. И это Михаилу, откровенно говоря, тоже не нравилось. Может, Абвер таким образом его на «вшивость» проверяет?
К чему ему знать лишнее? Как говорят, меньше знаешь – дольше проживешь. И эта нехитрая логика импонировала Алдошину: Абвер был, что ни говори, человеком опасным. И деньжищи на кону, по его уверению, стояли очень серьезные. Сам Алдошин в себе был уверен: не мальчик, прекрасно понимал верность поговорки про молчание-золото. Некоторые перспективы до поры до времени внушало и то, что пока клад не найден, он Абверу нужен! Но чем реальнее становилась призрачная надежда, тем задумчивее и непонятнее были взгляды Абвера, которые Алдошин часто ловил на себе.
И ни за что бы не поехал Алдошин зондировать безнадежную ситуацию с квартиркой, если бы не неугомонная жена Тамара. Но заела ведь насмерть! Во-первых, оставила впопыхах во время последнего блиц-визита в столицу в этой проклятой квартире свои золотые сережки. И с ремонтерами московскими какими-то договорилась сменить кафель в ванной и на кухне, аванс им оставила. Так что хочешь не хочешь, а ехать надо. Про то, что квартира накрылась медным тазом, жене Алдошин предусмотрительно не говорил.
Алдошин решил сменить позицию, тем более что поднимающееся солнце начинало ощутимо припекать. Он сошел с крыльца и укрылся в неширокой тени от козырька торгового павильона, вытряхнул из пачки новую сигарету. Достал зажигалку, щелкнул и, поднося пламя к лицу, снова обежал глазами площадь перед аэропортом. И вдруг замер, увидев знакомое лицо… Впрочем, какого черта – знакомых лиц было сразу несколько!
От парковки к входу в аэропорт с напряженным лицом шагал Виктор Семенов, он же Проперухин. А рядом с ним, с двух сторон, шли два крепеньких и неприметных с виду молодых мужчин в легких ветровках. Их лица тоже были знакомыми, и парой секунд спустя память подсказала Алдошину – где, когда и при каких обстоятельствах он встречался с этими мужичками.
Все еще горевшая зажигался обожгла пальцы, и Алдошин, спохватившись, прикурил и небрежно отвернулся, продолжая наблюдать за Семеновым и его спутниками в отражении зеркального остекления.
Во рту стало кисло и противно: двое спутников Витьки Смирнова были операми из отдела борьбы с экономическими преступлениями УВД. Впервые Алдошин увидел их года полтора назад, когда был вызван к «экономистам» в областное управление – тогда еще не полиции, а милиции. Неделькой позже эти же двое нанесли ему визит домой и настоятельно попросили показать нарытые на раскопах трофеи – то, что хранилось в квартире и в гараже. Придраться операм тогда было совершенно не к чему, и они с разочарованным видом ушли, настоятельно порекомендовав на прощанье сменить род деятельности копаря, от которого и до греха совсем недалеко.
И вот новая встреча, которую приятной для Алдошина никак не назовешь. Неужели по его душу все-таки явились?
Эпопея с дурацким похищением сына, организованная Проперухиным, завершилась для семьи практически без последствий. Едва успев сказать «шкафоподобному» Егору спасибо за молниеносно проведенную им операцию по освобождению Кирилла, Алдошин высадил того у моста на въезде в Аниву. Тот махнул рукой: уезжай, мол! И Алдошин, не дожидаясь синего фургона с оперативниками, спешащими к месту действия по другой дороге, дал газу и минут через сорок уже был дома.
Напоив Кирилла горячим чаем с медом и уложив спать, Алдошин, выполняя инструкцию того же Егора, провел с женой и старшей дочерью серьезный разговор. И сумел убедить их, что никаких заявлений о пропаже сына, буде в доме появится полиция, подавать не следует.
Витька Проперухин все равно от ответственности отвертится: увозил от дома Кирилла не он, в пустой колодец на развалинах рыбозавода тоже сажал не он. Так что лучше Проперухина к делу совсем не «пристегивать». Если же его начнут крутить в полиции, то неизбежно всплывет вопрос о мотивах похищения. А единственным мотивом было то, что Алдошин в своих поисках нашел по заказу московского шефа нечто такое, за что можно получить большой срок. Тогда и московская квартира накроется, и о перспективах выгодной работы можно забыть.
Если придут с вопросами, втолковывал Алдошин, надо с удивленным лицом все отрицать. Какое похищение? Господь с вами, господа полицейские! Забегался на улице пацан, вот и подняли тревогу. Разговора оперов с Кириллом не допускать: не имеют права без согласия родителей несовершеннолетних детей опрашивать. И вообще сын у бабушки, в деревне нынче пребывает…
Невеселые размышления Алдошина прервало появление на привокзальном перроне летного экипажа, выбравшегося из чистенького служебного автобуса с крылатой эмблемой авиакомпании. «Летуны» не спеша направились к служебному входу в здание аэропорта. Семеро «крылатых» людей в броской фирменной униформе – трое мужчин и четверо не совсем молодых девушек. Спокойные, уверенные, наверняка привыкшие к любопытным взглядам обывателей-пассажиров.
У стеклянных дверей служебного входа их поджидал какой-то мужик в штатском и с бейджиком на небрежно расстегнутой белой рубашке – наверняка представитель авиакомпании, определил Алдошин. Он предупредительно рванул дверь, и, пропустив экипаж, исчез внутри вслед за ними.
Алдошин вздохнул: сейчас экипаж его самолета начнет также спокойно и неторопливо готовиться к «небесной» своей работе. Серьезной работе! А ему надо торчать здесь, а потом лететь девять часов в поисках вчерашнего дня…
– Господин Алдошин? Михаил Терентьевич?
Засмотревшись на Проперухина и летчиков, Алдошин не обратил внимания на молодого мужчину, подошедшего к нему с незажженной сигаретой и вздрогнул от неожиданности, когда его окликнули.
