Рассказы старца Никодима о ворожбе вдохновляли Мирославу, и девушка порой представляла себя великой волхвой. В своих мечтах, которые Мирослава скрывала от родных, она умела внимать не только Таёжной речке, но и Лесу, животным и птицам; Мирослава понимала шелест Стрибожьего внука и Слово ясноликого Хорса. И думала будущая волхва о том, что Боги наконец обратили на неё свой взор.
После Верыни дорога привела в село Червич, а затем – в Озёрный град, располагавшийся на берегу Половодского озера. Город окружал ров, через который был переброшен разводной мост, и высокая с теремными башнями стена. Недалеко от городской стены могучие с загнутыми бивнями мохнатые ингры валили лес. Погонщики направляли животных к лесопилке, что занимала поле, простиравшееся по левую сторону Озёрного града до самих Половодских озёр.
– Впервые вижу такое диво! – говорила Мирослава Никодиму, разглядывая массивных животных.
– Да, нынче ингр не так много осталось, – старец тоже обратил взор на работающих животных. – Только в содержании у крупных городов да у столичных островов. Диких почти нет уже.
– Раньше их было больше? – поинтересовалась Мирослава.
– Конечно, больше, – кивнул Никодим. – Мир меняется, животные уходят. Вот и туров меньше становится, да и хорсгоров – священных оленей – почти не встретить. – Волхв направил телегу к Озёрному городу.
Озёрный был городом светлым и чистым, с широкими улицами и домами в несколько этажей. Резные терема были богато украшены, а купол Свагобора, располагавшегося на городской площади по соседству с княжеским теремом, сверкал в лучах весеннего солнца. Мирослава впервые оказалась в городе, и Озёрный произвёл на юную волхву такое сильное впечатление, что она даже забыла о тоске по отчему дому. Но ещё больше поразил Мирославу порт. Девушка никогда не видела кораблей, такого количества людей и не слышала столько шума.
– Вот бы матушка с батюшкой город увида́ли! – говорила Никодиму Мирослава. – Сестре Озёрный град пришёлся бы по нраву!
– Это ты ещё Половец не видела, – улыбнувшись, ответил старец Никодим и остановил лошадь на обочине дороги. – И морской порт Солнцеграда, Идру. Там сотни кораблей!
Никодим оставил Мирославу и отправился в порт искать корабль, идущий в Половец. Мирослава, устроившись на скамье телеги удобнее, стала с интересом разглядывать город. Звенящий весенний день был в самом разгаре: солнце поднялось высоко, и начинало припекать; берёза, подле которой стояла телега, отбрасывала лёгкую кружевную тень.
Дома на примыкавшей к порту улице были высокие – в два-три этажа, украшенные резными теремами. Разноцветные горожане толпились у базара, располагавшегося между улицей и портом. Тут продавали всё: от тканей и утвари, привезённой из соседних княжеств, до озёрной рыбы. Между палаток и по улице громыхали гружёные телеги; торговцы зычно зазывали покупателей, покупатели шумно торговались, дети просили у взрослых гостинцы… Город дышал шумом, голосом, словом – город будто пел, пел песнь на ведомом только ему языке. Если внимательнее прислушаться, эту песнь возможно услышать. Сквозь голоса людей и шум повозок, сквозь солнечный свет и свежий ветер, сквозь шелест берёз и птичьи трели… можно услышать, как звенела серебром Песнь. Если закрыть глаза, то Песнь возможно и увидеть – лёгкий мерцающий узор, что искрился во всём Свете, струился сквозь него, будто живая вода по Мировому Древу. За Песнью можно пойти – отправиться сияющей дорогой, уводящей за горизонт.
За горизонтом высились неприступные скалы. Они были такими высокими, что терялись в небесах: серый с белыми разводами камень исполинской стеной возрастал из бушующего моря. А за скалами, далеко на Севере, где воды океана сковало ледяное дыхание Неяви, стоял Мёртвый Город. В том городе был Колодец, и обжигающий ветер смерти дул из его чёрной зияющей дыры. Чёрный ветер дул всё сильнее и сильнее; ветер пробирал до костей и разрушал Серебряную Песнь Света. Серебряные нити, звеня, таяли под натиском ветра, и искусное кружево обращалось тьмой…
Глава 9
Ученик леса
Большая Поляна располагалась на окраине Йолка, между крайними высовитами и деревьями тайги. Покрытая плотным мхом, на котором кое-где лежал весенний снег, она была такой ровной, что казалась рукотворной. Поляну окружал редкий частокол, на столбах которого глухо постукивали музыки ветра.
Агнеша от волнения не спал всю ночь и пришёл на Поляну до зари. Князя Дрефа ещё не было, и юный йарь, кутаясь в зелёный плащ из мха-веретенника, медленно брёл по полю. Высокое небо светлело, медленно таяли звёзды, и луны, клонясь к закату, прятались за острыми вершинами деревьев. Дойдя до середины Поляны, юноша остановился и осмотрелся: надо мхом стелился туман; вдалеке, в Йолке, мерцали жёлто-зелёные огни. Агнешка невольно улыбнулся: если бы знал его отец Тихон, где сейчас его сын, никогда бы не поверил. Но улыбка спала с лица Агнеши: именно потому, что отец ему не верил, он и оказался здесь. Тихон хотел, чтобы его сын стал рыбаком, чтобы научился не только ловить рыбу, но и торговать. И Тихона очень печалило, что Агнешка совсем не интересовался рыбным промыслом. Настораживала рыбака и страсть сына к лесу, и его рассказы о встречах с берегинями и лешими, в которых Тихон упрямо не верил. Агнеша грустно покачал головой: он очень надеялся, что отец поймёт его, когда он вернётся…
Резкий порыв ветра глухо застучал деревянными бусами музык ветра, и юный сварогин невольно вздрогнул. Агнешка оглянулся: ветер летел вдоль частокола, задевая бубенцы и поднимая туман. Сварогин насторожился: в сизых сумерках ему почудилось, будто ветер плотный. Но юноша не чувствовал страха. Вдруг ветер встрепенулся, громко прозвенев музыкой ветра, и метнулся к опешившему человеку. Агнеша замер: ветер летел к нему, собирая со мха туман, будто одеяло. Ветер закружил вокруг Агнешки, и туман скрыл мир плотным маревом. Туман складывался в искусные узоры, сквозь которые слышалась шелестящая песнь ветра, но сварогин не мог разобрать слов. Внук Стрибога дул сильнее, летая вокруг человека, и юноша растерялся: он не знал, что делать – Агнешка прежде не учился ворожбе. В окружившей его серой мгле сын рыбака Тихона слышал перезвоны музык ветра, холодный шёпот Стрибога и шелест леса, и голоса эти сливались в одну песнь, песнь, которую пела вся природа. Агнеша закрыл глаза и прислушался. Музыка делалась громче: она наполнялась звонкими ручьями, птичьими трелями, шелестом листвы… Музыка завораживала, влекла в неведомые дали; летела среди лесов и полей, танцевала берегиней у озера и звенела хрустальной росой… Вдруг что-то несильно ударило по голове, и Агнешка от неожиданности вскрикнул. Сварогин открыл глаза: перед ним на мхе Поляны стоял Дреф, облачённый в зелёную рубаху; его седые волосы перехватывал плетёный обруч. Маленький князь держал наготове посох, который был выше Агнешки. Украшенное бубенцами навершие деревянного тояга находилось в опасной близости от Агнешкиного лба. Дреф строго смотрел на человека, и юноша потёр ушибленное место.
