– Усыпили бы тебя русалки в два счёта! – вздохнул Дреф и убрал посох.
– Так это был русалочий морок? – тихо спросил Агнеша, и Дреф стукнул посохом его ещё раз.
– За что?! – воскликнул человек.
– За то, что не хочешь думать, – ответил Дреф и улыбнулся. Острые с кисточками уши полевика поднялись, жёлтые глаза смотрели пристально, но по-доброму. – Йолк окружает магия Слов леших, и без Лыя ты никогда бы не нашёл город. Мы с тобой договорились встретиться здесь на заре. И ты думаешь, что это был русалочий морок?
Агнеша нахмурился:
– Но вы сами про русалок сказали. – Дреф пригрозил человеку тоягом, и юноша отшатнулся. – Ох! – вдруг догадался Агнеша. – Так ветер, морок – ваша ворожба?
– Ну, хвала Индрику! – Дреф поставил свой посох на землю, и бубенцы мягко ударились о древко. Агнешка облегчённо вздохнул. – Никогда не закрывай глаза, особенно тогда, когда больше всего хочется. Мир нужно видеть, ветер – слышать, а запах – чувствовать. – Дреф взмахнул руками, и туман растаял. – Ну что, мой юный йарь, – улыбнулся леший, приглашая Агнешу следовать за собой к краю Поляны, – сегодня наш с тобою первый урок.
– А другие йари придут? – Агнеша пошёл за Дрефом. Музыка ветра на навершии тояга князя мягко постукивала при ходьбе. Седая шёрстка лешего легонько серебрилась.
– Пока нет, но позже – обязательно, – ответил князь. – Другие йари уже многое умеют, в отличие от тебя. И у них впереди много времени, которого у тебя нет.
– Да, люди мало живут, – печально вздохнул Агнеша, и Дреф обернулся на него.
– Каждый по-своему чувствует время, поэтому тысяча лет лешего не больше человеческого века, – мягко улыбнулся Дреф. – Я же тебе о другом времени толкую – о твоём личном. Тебе надо постичь слишком многое до того, как для всех нас наступит печальное время.
– Ваши слова меня пугают, – признался Агнешка. – Вы говорите о печальном времени, о том, чтобы я как-то помог Лесу. Но почему Индрик выбрал меня? Я же ничего не умею… Даже рыбу ловить не научился.
– Дело не в знаниях и даже не в силе духа, – заверил Агнешу Дреф и остановился.
– А в чём же?
– В умении внимать Песне и поступать в соответствии с Ней, – загадочно ответил Дреф, но, видя, что его ученик готов задать новый вопрос, предупреждающе поднял лапу и опустил уши. – Довольно пустых разговоров.
Небо посветлело, подёрнулось золотой дымкой, предвещающей скорый восход. Дреф указал посохом на массивный столб частокола, наверху которого тихонько постукивали закреплённые на кольце деревянные музыки ветра. Столб был высоким, даже выше елмагана.
– Ты должен снять с кольца бубенцы. Эти бубенцы будут голосом твоего тояга, древко для которого ты добудешь после того, как снимешь навершие.
Агнеша изумлённо посмотрел на столб и перевёл взгляд на лешего.
– Как же я сниму бубенцы?
Дреф тихо рассмеялся и пожал плечами.
– Откуда я знаю? – искренне признался князь и лукаво улыбнулся. – Когда снимешь, тогда я дам тебе второй урок. – Дреф положил на сердце руку, легонько поклонился своему ученику и исчез.
– Князь Дреф? – тихо прошептал Агнеша, не веря своим глазам: князь исчез, будто его и не было. Сварогин оглянулся, прошёл по поляне – князя не было нигде. Агнешка слышал были о чудесной ворожбе волхвов, знавал историю Десятины Полоза, знал о мороке Солнцеграда, но такую ворожбу, чтобы волхв исчезал, даже представить не мог. Растерянный юноша побродил по поляне и вернулся к тому столбу, на вершине которого висели бубенцы его будущего тояга. Какова же сила Слова князя Дрефа?
Небо уже посветлело, и туман почти растаял. Скоро должен пробудиться Хорс. Агнешке казалось, что он должен достать бубенцы непременно до восхода. Сварогин нахмурился, разбежался и попробовал залезть на столб, но не вышло: Агнешка сорвался и упал на покрытый инеем мох. Встал, попробовал ещё раз – попусту. Сколько бы Агнешка ни пытался достать бубенцы, у него не получалось. Расстроенный, сын рыбака Тихона решил вернуться в Йолк и сказать князю, что, видимо, народ Индрика в нём ошибся. Агнешка повернулся к Йолку и ахнул: города не было. Тёмный дремучий лес начинался сразу же за частоколом, окружавшим Большую Поляну. Поражённый юноша побежал в ту сторону, где, по его мнению, должен был находиться город леших, но неведомая сила не позволила ему выйти за ограду. Агнешка испугался и отступил к центру Поляны. Оглянулся: никого. Даже ветер замер, и солнце не спешило вставать: над резными вершинами леса замерла алая полоса восхода.
– Что же делать… – растерянно прошептал сварогин.
– Ты знаешь что, – едва слышимый шелест ответил человеку.
– Князь Дреф? – беспокойно спросил Агнеша. – Вы здесь?
Тишина. Агнешка вновь посмотрел на свой столб с бубенцами. На других столбах частокола музыки ветра робко нарушали тишину, но Дреф указал сварогину на этот, самый высокий столб.
– Ворожба князя не отпустит меня, пока не сниму бубенцы, – догадался сын рыбака Тихона и вновь подошёл к столбу. – Но как же снять их? Как понять, чего желает князь Дреф?
Агнешка несколько раз обошёл столб, надеясь найти хоть какую-то подсказку, но ничего не увидел. Солнце так и не встало, и юноша устало опустился на мягкий мох подле столба.
Ветра не было: тёмные ели высились за частоколом, словно стена. Небо застыло в бледно-розовом свете северного восхода, делаясь к вершине фиолетово-голубым. Небосвод украшали едва видимые серпы лун. Оставшиеся облачка сизого тумана замерли над поляной. Стояла звенящая тишина, от которой делалось жутко и хотелось спать. Веки стали тяжёлыми, голова – ватной, и Агнешка с трудом разобрал, как облачка тумана поплыли вновь. Но их движение не испугало сварогина: Агнешка видел, как туман подплыл к нему и медленно закружил вокруг. Белёсый, он искрился тусклым серебром, и во всполохах будто звучала музыка. Тихая, едва слышимая, но такая прекрасная, что щемила сердце и насылала странную тоску. Агнешке казалось, что если он прислушается, то сможет разобрать, о чём поёт ему лес. Увидеть высокие деревья и просторные поля, пробежать со звонким ручьём или полететь с птицами в небеса… Птицы… птицы летают высоко, они зарю встречают и приносят на крыльях весну из тёплых краёв. Птицы! Если позвать птиц, то можно достать бубенцы! От этой мысли Агнешка встрепенулся и открыл глаза: он полулежал, прислонившись спиной к столбу, а у его ног на мхе сидел чёрный Дрозд. Птица, наклонив голову набок, внимательно смотрела на человека. Агнеша, боясь пошевелиться, дабы не спугнуть возможного помощника, прошептал:
– Помоги мне достать бубенцы.
Птица наклонила голову на другой бок и продолжила смотреть на юного сварогина. Агнешка улыбнулся сам себе: конечно, птицы не разумеют человеческую речь. Но как же попросить Дрозда о помощи?
Лёгкий свежий ветерок пролетел над полем, и музыки ветра на вершинах столбов мягко заиграли. Агнеша оглянулся: кроме маленького чёрного Дрозда на Поляне никого не было. Ветер пролетел ещё раз, бубенцы прозвучали вновь, и зашумел лес. Мир просыпался, и в его пробуждении слышалась знакомая до щемящей боли Песнь. Песнь звучала без слов, но была ясна всему Свету: и солнцу, и небесам, и деревьям, и ручьям, и животным, и людям… Агнешка обернулся на ждавшего его Слова Дрозда, закрыл глаза и позволил Песни вырваться из груди. Вместе с шёпотом леса, вместе с ветром и солнцем просил он птицу о помощи. Агнешка не ведал наречия, на котором шептал, но Слова были понятны ему – будто бы он знал их всегда, те Слова, что по природе своей не были Словами. Внял Словам и Дрозд: птица вспорхнула и поднялась к вершине столба. Дрозд облетел столб по кругу, и крылья птицы замерцали серебром, озарив удивлённого Агнешку. Птица кружила вокруг столба, пока не засияла вся. Серебряный Дрозд пропел, снял бубенцы и, медленно опустившись вниз, положил их Агнеше в руку.
