– Но как же престать думать?
Дреф рассмеялся, и его украшенные кисточками уши поднялись.
– Так же, как ты перестаёшь говорить. Сосредоточься на Песне, ученик. – Дреф стукнул посохом оземь и исчез.
Агнешка вновь закрыл глаза, но Лес молчал.
Лес ответил только через седмицу, в туманное утро, когда небо было затянуто низкими облаками.
Занимался рассвет, но на Большой Поляне было темно, и только отблески огней Йолка с трудом пробивались сквозь сизую мглу. За прошедшее время Агнешка хорошо выучил, где находится его столб, и мог дойти до него даже в темноте. Сын Тихона опустился на сырую траву и закрыл глаза.
Стояла безветренная тишина, бубенцы не перезванивали, и Лес молчал. Но молчание мира было таким громким, что Агнешке чудилось, будто Лес сам обращается к нему. Сварогин прислушался: тишина звала его, звала лёгким звоном. И среди звенящего молчания слышались Слова, которые не удавалось разобрать, но при том они были удивительно понятны… Если подойти к Лесу ближе, то серебристые Слова можно разобрать. Наверное.
Сварогин встал и пошёл к тёмному замершему Лесу: вековые ели вырастали из тумана грозной стеной. Чем ближе подходил к Лесу его ученик, тем отчетливее он слышал зов: едва видимый серебристый узор Слов оплетал могучие дерева, струился по ним ввысь, теряясь среди крон. И тьма не мешала идти – дорога, что пролегла между елями, светилась серебром, а впереди, над ней, летела маленькая серебряная птичка.
– Куда ты меня ведёшь? – спросил Агнешка Дрозда.
«К твоему имени, – прозвучала песня. – Времени у тебя осталось мало, человек. Больно ты медленно соображаешь».
Агнешка рассмеялся: его учила птица!
«Негоже смеяться надо мной только потому, что я – дрозд, – обиженно пропела птица. – Вспомни Айула!»
– Извини, – сварогин положил на сердце руку.
«Ох, и послал Индрик тебя мне на голову», – сокрушался Дрозд.
Серебряная птица подлетела к высокой сосне и, осветив её, обратилась к человеку.
«Хорошо запомни эту красавицу, – чирикал Дрозд. – Она даст тебе тояг и имя».
Агнешка подошёл ближе к дереву: в серебряном свете сосна походила на окружающие её другие дерева.
– И как же я её запомню? – удивлённо спросил Агнешка.
«Так же, как ты своих друзей запоминаешь, дурья голова! – сердито пел Дрозд. – Ты же можешь Ватана от Иванки отличить?»
– Конечно, могу, – со смехом ответил Агнешка. – Но деревья-то все одинаковые!
«Ох, Индрик! За что?! – взмолилась птица и, облетев вокруг Агнешки, пропела: – Смотри внимательнее, смотри!»
Агнешка стал смотреть ещё внимательнее, стараясь запомнить узор коры и веток. Глаз остановился на суку, что красовался на стройном стволе. Из сучка росли три тоненькие веточки. Но Агнешка сомневался, что сможет по этому признаку отличить свою сосну от остальных.
«Думаешь по сучку запомнить, – удивился Дрозд. – Ну-ну».
– Как же мне запомнить её? – нахмурился Агнешка и посмотрел на серебряную птицу, летавшую рядом. – Подскажи, пожалуйста, неразумному человеку.
«По Душе, – пропела серьёзно птица. – Эта сосна сама выбрала тебя – она тебя и позвала. Когда позовёшь её ты, она тебе ответит. Иди на этот зов».
Серебристое свечение вокруг сосны стало ярче, свет разгорался, и в мерцании этом виделись удивительные узоры…
– Хвала Индрику! – неестественно громкий голос разрушил серебряную Песнь Леса. – Да хватит уже! – Агнешка с грустью смотрел на то, как тает мерцающее кружево Слов, изо всех сил стараясь сохранить его. – Да открой ты уже глаза, ученик Леса!
Сварогин послушался и открыл глаза. Золотое вечернее солнце слепило, и сквозь его свет медленно проступали очертания других йарей, князя Дрефа, Большой Поляны и далёкого Йолка. Рядом со сварогином стояла Иванка, которая, видимо, и разбудила его.
– В этот раз ты сам ушёл в Царствие Индрика. – Дреф подошёл ближе. Агнешка потёр глаза и, сев ровно, внимательно посмотрел на Учителя. Дреф улыбался, глядя в янтарные глаза своего ученика.
– То ничего услышать не можешь, то днями в Царствии Индрика пропадаешь! – покачал головой князь.
– Сколько меня не было? – тихо спросил Агнеша.
– Седмицу, – смеясь, ответила Иванка.
– Что?! – удивился Агнешка. Сварогин попробовал подняться, но слабость не позволила ему встать. Тело было ватным, голова кружилась.
– Эй-ей! – предостерёг сварогина Явих. – Не так быстро, человек!
– Как так-то? – непонимающе проговорил Агнешка, опёршись руками оземь. – Дрозд только показал мне сосну, и всё. А в Свету целая неделя прошла…
– У каждого неба – своё время, – промолвил Дреф. – Когда к тебе вернутся силы, отправишься в тайгу к сосне за тоягом.
– Как же я найду своё дерево? – Агнешка поднял взгляд на князя.
– Не имею ни малейшего понятия, – серьёзно ответил Дреф. – Каждый идёт к своему имени своим путём. Следуй Песне, и тебе откроется путь. – Видя испуг в глазах человека, полевик рассмеялся. – Следуй за своей птицей, и всё, – сквозь смех сказал он, и остальные йари тоже рассмеялись. – А пока мы, – он указал на своих учеников, – поможем тебе проследовать в трапезную. Я кухарке наказал приготовить человеческую еду – тебя ждут отменные лепёшки!
Глава 10
Наместница Полоза
За открытым окном терема раскинулся прекрасный вид на рощу Святобора – наверное, единственный лес во всём Власо-Змае, если не полагать княжеский сад лесом. Яркое дневное солнце отражалось от свежей зелени дубравы, а внук Стрибога легонько качал могучие дерева. Над деревьями высилась густая крона священного дуба, что располагался на окружённом искусственным озером острове. Подле дуба можно было разглядеть вершины капиев Богов и деревянную крышу гонтины Полоза. По воздуху разливались пение птиц и стрекотание кузнечиков. Где-то далеко ржала лошадь. По высокому небу плыли белые ажурные облака. Вдалеке на горизонте клубились иссиня-чёрные тучи.
Злата вздохнула, отвернулась от окна и осмотрела свою горницу: серые стены украшала тусклая роспись, на потолке висела массивная кованая люстра со свечами. Почти что царская с балдахином постель, золочёные скрыни подле неё и столик с зеркальцем. Ещё в комнате стояли деревянные шкафы, на дверцах которых волей искусного резчика расправили крылья райские птицы, и убранный белой скатертью стол. На столе – ваза с ягодами и фруктами и кувшин с водой. После кельи послушницы Свагобора комната в гостевом тереме княжеского двора Власо-Змая – небывалая роскошь. Но если сравнивать её с хоромами Царского Терема… Злата покачала головой: хватит думать о Царском Тереме. Царевна уже седмицу провела в заточении, «Триян» в неведомых окольных водах. Мать Смиляна, когда давала разрешение на отлучку Злате, крайне за неё переживала и даже спрашивала позволение Короны. Несмотря на то, что царь и царица благословили Злату, царевне это не понравилось до глубины души. И когда «Триян» отбывал от Солнцеграда, Злата твёрдо решила, что обязательно освободит отца и ей больше никогда не придётся спрашивать позволения у Веслава и его волхвы. О том, что Полоз может не внять ей, Злата не могла и подумать.
