Иван вытер со лба пот.
– Я сказал, что если поеду за дочерью, то возьму его с собой, – ответил он.
– Ты поедешь ведь, да? – умоляюще просила его Добромира.
– Поеду, – вздохнул Иван. – Теперь, признаюсь, и сам тужу, что благословил Мирославу. Не думал, что она волхвой останется.
– Поезжай, родной, да вороти её домой! – взмолилась Добромира.
– А если она уже венчание приняла? – Иван опустил взгляд: лопата врезалась в землю глубоко. Как же он жалел, что внял речам Никодима и просьбе Мирославы!
– Не приняла! – уверяла его Добромира. – Если бы она приняла, написала бы об этом. Мы же её не благословили, она не могла поступить против нашего Слова! А если ты отправишься с Велем – дочка точно не обручится с Вечностью!
– Вы всё о ведьме толкуете? – Добромира и Иван не заметили того, как к ним подошла Забава. – Я думала, отдохну от сестрицы, пока её не будет, а с её отъездом её будто бы больше стало! – покачала головой Забава. – Вель во всём винит себя, решил, что Мирославе стало стыдно, вот она и поступила отчаянно! А меня он не замечает! Тьфу! – Забава выпалила всё на одном дыхании, не дав родителям произнести и слова. – Белый Свет на ней будто бы сошёлся! Я – старшая сестра! Мне надо замуж выходить!
– Дочка! – Иван с трудом перебил раскрасневшуюся Забаву. – Как ты можешь подобное говорить?!
– Так и могу, отец! – Забава разозлилась и бросила оба пустых ведра на землю. – Вы меня совсем не замечаете! А если бы я в Свагобор уехала, что было бы, а? Радость и свадьба молодых?
– Ты чего, родная моя! – всплеснула руками Добромира, шагнула к дочери, но Забава отпрянула.
– Не надо обнимать меня, матушка! – сквозь слёзы воскликнула она, поднимая вёдра. – Вот возвратится ведьма, с нею лобзаться будете! А я ж тоже дурою была – сама её на праздник позвала! Вот теперь за свою глупость и отвечаю. Так что не трогайте меня!
– Дочь! Как ты смеешь?! – возмутился Иван, но Забава отвернулась и быстро пошла к колодцу.
– Забава! Возвратись! – негодовал Иван, но Забава не обернулась.
– И что нам с ней делать? – Иван посмотрел на жену. Добромира вытерла слезу.
– Никодим говорил, что Забаве надо немного подождать, – тихо ответила она. – Давай не будем на неё серчать – её сердце разбито.
– Разбитые сердца становятся крепче, – хмуро ответил Иван и вынул из земли лопату. – Завтра пойду к Велю, а послезавтра отправимся в Половец. Дай Сварог, успеем добраться до Половца до венчания Мирославы.
Глава 13
Светозар
Агнешка потерял счёт времени: он не знал, сколько идёт за серебряным Дроздом по серебряной тропе через тёмный лес. Сосна позвала Агнешу на призрачном рассвете – едва слышимая Песнь обратилась к духу сварогина, когда юноша слушал Лес. Агнешка более не старался разобрать слов, значение которых ведала только душа: сварогин понял, что как только он пытается облачить знание в думы, оно ускользает от него и теряется в пучине мыслей. Услышав щемящую сердце Песнь, наполненную звоном ручьёв, шелестом листвы, птичьими трелями, холодными ветрами и жарким светом солнца, сварогин поднялся с земли Большой Поляны и направился к замершему в предрассветном часу лесу.
Тихие Слова складывались в серебряный узор, что мерцал среди вековых елей, вырастающих из тумана непроходимой стеной. Кружево Песни оплетало древние дерева, струясь по ним ввысь, а на земле Песнь являлась серебряной тропой.
Над тропинкой летел серебряный Дрозд.
Агнеша шёл за птицей, и тёмный бор расступался перед бегущей вперёд мерцающей дорожкой. Порой, среди тьмы леса являлись навьи – неясные призраки, больше похожие на воспоминания. Ученику Леса чудилось, будто он видит своего старого отца Тихона или матушку Аграфену; иногда казалось, что идёт не по лесу, а по родной Волыньке; виделось, будто гуляет с йарями по улицам Йолка или внимает бору на Большой Поляне. Агнешка встретил и Берегиню, которая вновь дала ему берёзовый оберег для той, о которой было боязно вспоминать. Но Песнь напоминала о себе, и юноша вновь видел бесконечный лес, серебряную тропу и Дрозда, освещавшего путь.
Когда сварогин уставал от вечной дороги, он опускался на землю, а Дрозд садился рядом. Птица пела ученику Леса о Царствии Индрика, сварогин вспоминал о Песне и сосне и продолжал путь.
– Ещё долго идти? – тихо спросил у пернатого спутника Агнешка: юноше казалось, что его путешествие не закончится никогда.
– Это я должен спрашивать у тебя, – пропел Дрозд.
– Разве ты ведёшь меня не к той самой сосне? – удивился Агнешка.
– Я просто освещаю тебе путь, – ответила птица, – а прокладываешь дорогу ты сам.
Агнешка поморщился: птица говорила, будто князь Дреф. Но если подобное слышать от князя возможно, то из уст Дрозда оные высказывания виделись нелепыми.
– Хватит думать ерунду! – громко прочирикал Дрозд, и Агнешка невольно вздрогнул. – Если не можешь навести порядок в голове, то хотя бы попробуй убрать из неё глупости!
– Если бы я мог, убрал бы с радостью, – усмехнулся Агнеша.
– Всё ты можешь, только сам себе мешаешь, – пела летящая впереди серебряная птица. Дрозд отбрасывал на серебряную тропу яркий сноп света вместо тени. – Решил, что то – нельзя, это – не получится, и вообще – всё плохо. Я вот удивляюсь, как у тебя хоть что-то выходит!
– Знаешь, я тоже удивляюсь, – пожал плечами Агнешка. – Но Индрик почему-то решил обучить меня лесной ворожбе.
– Потому что люди совсем оглупели, – пел Дрозд. – А ты, видимо, ещё что-то пытаешься со своей глупостью сделать, в отличие от остальных, которые глупы настолько, что полагают себя умными.
Агнешка, слушая Дрозда, рассмеялся.
– Полно! – прочирикала птица. – Понимаю, в мире человеческом мы не потолкуем, но мы сюда не поговорить пришли! Сосредоточься, пожалуйста, на Песне Леса. Ты зря, что ли, столько месяцев под столбом сидел и Лес слушал? Зря столько шёл, пробираясь сквозь свои думы? Прислушайся к зову своего древа! И обрати взор на грядущее!
Агнешка вздохнул и закрыл глаза. Юноша остановился: в тишине был слышен лёгкий трепет крыльев летающего вокруг Дрозда. Как же быстро летает птичка! Интересно, как сейчас выглядит Дрозд в человеческом мире? Почему в Свету Дрозд – чёрный, а в Царствии Индрика – серебряный? Хотя на небе Царя Зверей и лес облачается в серебро… Хватит, сказал Агнешка сам себе. Не думать. Но не думать не выходило: даже звенящая тишина рождала образы, которые, будто морок, кружили вокруг. Агнешка тряхнул головой, стараясь сбросить наваждение, глубоко вздохнул. Затем ещё и ещё. Сыну рыбака Тихона на мгновение показалось, будто он видит сквозь закрытые веки освещённый серебром непроходимый лес.
Дрозд всё ещё кружил в звенящей тишине. И в этой тишине Агнешке послышались слова, едва различимые, но до боли знакомые. Чтобы не потерять их в пучине дум, Агнешка зашептал, вторя им, – юноша повторял слова Песни, что звучала во всём сущем. Чем дольше шептал ученик Леса, тем чётче звенела Песнь и ярче светился серебряный узор. Серебряное кружево мерцало, проступая в стволах деревьев, устремляясь ввысь, к самой поднебесной кроне; освещало небо… Мир сиял и искрился: невероятных размеров серебряный лес.
