– Она удивительная.
– А я что говорила!
– Теперь я понимаю, почему тебе так не терпелось это сказать.
Я смотрю, как свет задних фар арендованного автомобиля исчезает вдали, после чего поворачиваю в сторону дома, где прожила пятнадцать лет. Я знаю здесь каждую плохо прибитую доску в полу, каждое пятно на потолке от протечки. Но сегодня родной дом кажется чужим. Мавзолеем, криптой.
Брайана я застаю в своем кабинете. Муж расстилает постель.
– Ты совершенно не обязан этого делать, – говорю я.
Он резко поворачивается, и его лицо начинает краснеть.
– Я подумал, ты хочешь… Я не думал…
Теперь уже моя очередь краснеть.
– Я имею в виду, да. Но. Я могу сама все сделать. А ты можешь… просто оставить как есть.
Брайан кладет лоскутное одеяло и подушки поверх уже постеленной на диван простыни. И я вспоминаю наш медовый месяц в Майами, куда мы взяли новорожденную Мерит и Кайрана. Кайран тогда увидел зеленоватого тритона, который юркнул под изгородь, не позволив нам толком его рассмотреть. И Брайан битых полчаса выкладывал тонкую дорожку из крошек и сахара, выманивая ящерицу на солнечный свет.
Разница между Брайаном и Уайеттом, по моему разумению, состоит в том, что Уайетт станет землю носом рыть, пока чего-то не найдет, а Брайан будет сидеть и ждать, пока это что-то само не придет к нему прямо в руки.
– Пойду пожелаю Мерит спокойной ночи.
– Я оставлю свою дверь открытой, чтобы тебя слышать, – отвечает Брайан, когда я уже на пороге. – Если тебе ночью что-нибудь понадобится, просто позови.
В больнице по ночам за мной присматривали Уайетт и медсестры. Сегодня я впервые буду ночевать в одиночестве. Об этом я как-то не подумала, а вот Брайан сразу понял.
Я и без него знаю, что ночью он непременно проснется и пройдет на цыпочках по коридору, чтобы послушать, дышу я или нет. Совсем как тогда, когда много лет назад у Мерит был круп и она задыхалась.
В спальне Мерит я ложусь рядом с дочерью поверх покрывала, как во времена ее далекого детства. И за несколько секунду до того, как Мерит погружается в сон, я слышу ее голос, дымом клубящийся над моим плечом:
– Теперь все как обычно.
Что далеко не так.
Когда я осторожно проскальзываю в коридор, дверь в супружескую спальню распахнута настежь, свет потушен. Я прохожу к себе в кабинет, ложусь на диван. Смотрю в потолок и ворочаюсь с боку на бок, пытаясь ухватить сон за хвост всякий раз, как он оказывается в пределах досягаемости.
Устав бороться с бессонницей, я беру телефон и звоню Уайетту по FaceTime. Судя по его заспанному лицу, появившемуся на экране, Уайетт крепко спал.
– Дон? У тебя все в порядке?
К сожалению, я слишком поздно понимаю, что телефонные звонки в ночной час обычно к плохим новостям.
– В полном порядке, – поспешно говорю я. – А как ты узнал, что это я?
– А кто еще может знать, что я в Америке? – (Я залезаю в кровать и устраиваю телефон рядом с собой.) – Ты что, меня проверяешь? Хочешь убедиться, что я не затащил в постель очередную начинающую специалистку по египтологии.
– Просто я соскучилась по тебе.
– Хотел бы я, чтобы ты была здесь. – Его голос полон нежности.
– Я тоже этого хотела бы.
– Тогда почему у тебя такой вид, будто ты вот-вот разревешься?
Потому что достижение желаемого отнюдь не сопряжено с немедленным вознаграждением. Это медленное отделение: преобразование костей и сухожилий. Это больно. Оставляет кровоподтеки.
– Не знаю, – отвечаю я. – Мне никак не уснуть.
– Тебе не уснуть без меня. – Уайетт, как всегда, до смешного самоуверен.
Неожиданно мне становится стыдно за то, что втягиваю его в свою бессонницу.
– Ты устал, а я тебя разбудила. Нет, я просто ужасная подружка.
– Подружка, – задумчиво произносит Уайетт. – По-твоему, это так называется?
Учитывая, что у Уайетта формально есть невеста, а у меня – муж, я не знаю, кем еще могу быть. Я будто снова в седьмом классе шепчусь с парнем, на которого запала. Прислушиваясь к громким ударам своего сердца, я пытаюсь найти правильный ответ:
– Родитель один?
– Чересчур формально.
– Я открыта для предложений.
– Ах так! – Голос Уайетта ласкает слух. – Как насчет моей второй половинки? Моей ненаглядной? Моей любимой?
Я откидываюсь на подушки, уносясь к звездам:
– Ну ладно, так и быть, сойдет.
– Отлично! А теперь я немного посплю, хорошо? И буду видеть тебя во сне.
– Уговорил, – улыбаюсь я. – Спокойной ночи.
– Олив, – вздыхает Уайетт, – выключай телефон.
– Ты первый.
– На счет три?
– Один, – говорю я.
– Два, – шепчет Уайетт.
На счет три я прерываю вызов. И чувствую такой душевный подъем, что буквально парю в воздухе. Я закрываю глаза, но через несколько минут сдаюсь и отправляюсь на кухню.
И снова спускаюсь с небес на землю. Брайан сидит в тусклом круге света от кухонной вытяжки. Перед ним бутылка виски. Когда я останавливаюсь в паре шагов от него, он поворачивается, словно ждал моего появления. На него страшно смотреть: черные круги под глазами, волосы торчат во все стороны спутавшимися вихрами то ли после сна, то ли из-за отсутствия такового. Встревоженный, он тотчас же вскакивает:
– Ты в порядке? Ничего не болит?
«Все болит, – думаю я. – Только не так, как ты думаешь».
– Я в полном порядке. Просто хотела попить воды.
Пока я наполняю стакан, Брайан за моей спиной снова тяжело опускается на стул возле кухонного стола. Я поворачиваюсь, удивленно вылупив глаза:
– Ты ведь не пьешь!
Брайан залпом осушает стакан:
– Я раньше много чего не делал, а вот теперь начал.
Так непривычно видеть мужа здесь, на кухне, в фланелевой пижаме, которую я подарила ему на позапрошлое Рождество, вспоминать наши объятия и осознавать, что все это больше не повторится. Мне не суждено целовать Брайана, ощущать вкус соли на его коже, прижиматься к нему бедрами.
Мы десятки раз сидели на кухне посреди ночи, отмечая научные успехи Брайана, обсуждая проблемы моего клиента, переживая из-за высокой температуры у Мерит, подсчитывая цифры месячного бюджета. Такая привычная общая почва и одновременно совершенно непривычная.
Как отыграть назад близость? Как снова перейти в разряд просто знакомых, если некогда близкий тебе человек наизусть знает все твои трещинки, все твои иррациональные страхи, все твои спусковые механизмы?
