Я кладу в рот кусочек хлеба с медом: меня подташнивает, в горло ничего не лезет. Да, я успешно упросила или вынудила Уайетта разрешить мне работать на раскопках. Но даже если я и смогу на первых порах сохранить лицо, технологии настолько шагнули вперед, что в любом случае я сяду в лужу.
– Дон? Алло!
Услышав голос Уайетта, я понимаю, что он что-то говорит. Причем уже давно. Остальные удивленно таращатся на меня.
– Выходим в пять, – сообщает Уайетт. – Будь готова.
Я киваю, чувствуя, как горит лицо. Альберто демонстративно закатывает глаза.
– Santo cazzo, Madre di Cristo!
[10] – восклицает он, и его слова не требуют перевода.
Из жилой пристройки появляются реис — бригадир – Абду, а также Мохаммед Махмуд и Ахмед. Под руководством Абду они начинают грузить оборудование. Я все в той же чужой одежде, что и вчера. И в той же шляпе. Я неуклюже топчусь возле «лендровера», не имея ни малейшего понятия, что брать с собой. Но ко мне подходит Джо и протягивает пакет с кисточками, рулетку, зеркало, фонарик и айпад с зарядкой.
– Если что нужно, попроси у меня. Я с удовольствием поделюсь с тобой. – Он заматывает мою шею куфией, и я поспешно закрываю тканью рот и нос, чтобы защититься от песка.
Появившийся из Диг-Хауса Уайетт заскакивает в «лендровер». Абду сидит за рулем, задняя часть машины забита снаряжением. Мы с Альберто и Джо тащимся следом. Появившееся над горизонтом солнце заливает пустыню кровью, словно оно только что зверски убило и расчленило луну.
Гробницы в некрополе напоминают кукурузные зерна, равномерно распределившиеся и выстроившиеся в ряд вдоль склона джебеля. Гробница Джехутинахта расположена чуть ниже остальных, что обусловлено строением самой горы. Когда мы подходим поближе, я вижу расщелину в скале возле места нового раскопа. Скорее всего, именно эта расщелина и не позволила вырыть остальные гробницы на том же уровне. В результате более поздние гробницы, например Джехутихотепа II, были вырублены выше усыпальницы Джехутинахта, на неповрежденном участке склона.
И вот теперь, увидев эту расщелину, я удивляюсь, как могла не замечать ее раньше. Впрочем, это легко объяснялось тем, что вход в гробницу был погребен под обломками, образовавшимися при раскопках более поздних гробниц.
Оказавшись возле горы, я начинаю подниматься по выветренным ступеням. Невозможно забыть, как я – тогда еще молодая аспирантка – шла по этим ступеням и у меня возникало странное чувство, будто я не приобщаюсь к древней цивилизации, отшелушивая тысячи лет, а переношусь в далекое будущее, где я последний человек, оставшийся на Земле. К тому времени, как я подхожу к гробнице, «лендровер» уже припаркован и разгружен. Джо рассказал, что в этом сезоне основная задача – расчистить шахту и вытащить весь мусор наружу, тем самым обеспечив Уайетту и рабочим возможность спуститься туда. Помимо семьи Харби из Луксора, на раскопках работает бригада из коптов и мусульман, которые собирают обломки в резиновые корзины и передают их из рук в руки. Двое рабочих просеивают гору вычерпанного из гробницы песка, для того чтобы проверить, не осталось ли там чего-то ценного.
– Нашли что-нибудь интересное? – спрашиваю я Джо.
– Только несколько ячменных зерен, – отвечает он.
Зерна обычно вынимают пинцетом и помещают в пластиковый пакет для дальнейшего палеоботанического анализа в лаборатории.
Тем временем Уайетт зовет Джо в гробницу.
– Начальство вызывает к себе. – Джо с виноватой улыбкой уходит.
Остановившись у входа в гробницу, я вижу иероглифы. Осторожно касаюсь кончиками пальцев притолоки и неуверенно транслитерирую их.
ḥry-tp ˁ3 n wn.t ḏḥwty-nḫt
Номарх Заячьего нома, Джехутинахт.
Последняя датированная надпись иероглифами была сделана нубийским жрецом, который посетил Филы в 394 году до н. э., и хотя византийский император закрыл все нехристианские храмы, он разрешил нубийцам поклоняться Исиде. А затем древнеегипетский язык забыли на тысячи лет, пока в 1799 году не был найден Розеттский камень с ужасно скучным текстом, начертанным древнеегипетскими иероглифами, египетским демотическим письмом, а также на древнегреческом. Текст представлял собой благодарственную надпись от имени египетских жрецов за предоставление налоговых льгот. Но поскольку одно и то же содержание доносилось до читателя на трех языках, это позволило получить код для расшифровки древнеегипетской письменности. В 1822 году Жан-Франсуа Шампольон опубликовал первый перевод иероглифов.
Что он почувствовал, шагнув в историю и прочитав сказанное четыре тысячи лет назад… ну, наверное, примерно то же, что сейчас чувствую я, прижимая руку к каменной резьбе, совсем как художник, который, вырезав эти знаки, задавался вопросом, кто прочтет их в будущем.
В гробнице кипит бурная деятельность. Осторожно проскользнув внутрь, я оглядываю ярко раскрашенные стены. Невероятно, но факт: во многих обнаруженных в пустынях гробницах, которые тысячи лет стояли нетронутыми, роспись оставалась практически в первозданном виде, то есть не выцвела, не потускнела и не осыпалась. Кроваво-красный, небесно-голубой, горчичный, светло-кремовый цвет… от этих красок у меня буквально перехватывает дух.
Одну из стен почти целиком занимает сцена охоты. В кобальтовом пруду плещется рыба, а уже пойманная бьется в изящно сплетенной сети. Бегемоты резвятся в воде и на берегу, лев пожирает газель, неподалеку спариваются два крокодила. В кустах сидят ибисы, в небе над головой летят гуси. Джехутинахт и его жена стоят поодаль. У него в руках копьеметалка – нечто вроде древнего бумеранга, использовавшегося для охоты. Повернувшись, я подхожу поближе к другой фреске, на которой изображены арфисты и лютнисты, хлопающие в такт женщины, танцующие мужчины и карлик, для развлечения публики крутящийся на голове. Рядом с ними женщины ткут, прядут, собирают и выжимают виноград, перемалывают между камнями зерно и пекут в формах хлеб. В дальнем правом углу катаются в грязи два ослика, рядом с ними фараонова собака, с длинным хвостом и туловищем, как у грейхаунда. Тут есть и сцена сражения, где изображены лучники со щитами и стрелами, а также их поверженные враги с окровавленными лбами. И наконец я вижу тщательно выписанную фальшивую дверь, через которую должна приходить и уходить душа Ба.
На ближайшей к погребальной шахте стене изображены повозки с дарами Джехутинахту, а также писцы, записывающие подношения на свитках. Под изображением даров идет формула подношения – peret kheru. Джехутинахт стоит во всей своей красе в саду лотосов, под портиком с раскрашенными под гранит колоннами, в окружении слуг, которые держат сандалии номарха и зонт от солнца. Возле него жена, три дочери и двое сыновей. У одного из них на руках толстый басенджи с колокольчиком на ошейнике. С непривычки мне не сразу удается определить, куда повернуты хвосты и головы иероглифов, и я тихо бормочу себе под нос:
