– За Джехутинахта! – провозгласил он. – Мы собираемся его найти.
– Мы? – удивилась я.
Уайетт кивнул.
Дамфрис вроде не говорил, что мы будем искать гробницу. У профессора было полно работы в другой гробнице, а искать ветра в поле, точнее, гробницу Джехутинахта стало бы пустой тратой времени. Профессор был слишком занят, к тому же собирался на пенсию, а потому не хотел рисковать, но все это вовсе не означало, что нам с Уайеттом следовало бросить начатое.
Мы станем командой – Макдауэлл и Армстронг – и непременно найдем гробницу Джехутинахта. Наше исследование на основании «Книги двух путей» позволит выдвинуть свежие идеи благодаря новой версии, обнаруженной на дне нетронутого саркофага, о чем, правда, пока можно было только мечтать. Маленькие девочки, которые и не думали о карьере археолога, узнают мое имя. Мы с Уайеттом совместно возглавим кафедру египтологии в университете: Уайетт займется филологией, а я – иконографией. Представители иностранной прессы будут брать у нас интервью о том, что мы обнаружили под каменным выступом.
Дипинто. Гробницу.
Друг друга.
Я осторожно покосилась на Уайетта. Он сидел возле каменной стены прямо под надписью.
– Но как?! – спросила я.
Уайетт сразу же понял, о чем это я.
– Пока не знаю. На поврежденных фрагментах явно были числа, указывающие на расстояние.
Без конкретного указания расстояния – в данном случае в локтях – найти место последнего упокоения Джехутинахта будет задачкой не для среднего ума. Вот уже почти два столетия некрополь раскапывают египтологи. И как тогда могли все эти археологи пропустить гробницу?
– Ну если бы все было так просто, то гробницу Джехутинахта уже давным-давно нашел бы кто-нибудь другой, – сказала я.
– Верно. Нам предстоит большая работа. – Уайетт снова потянулся к бутылке с бурбоном. – Но сейчас, Олив… мы празднуем.
Мы пили в обстановке тихой смутной радости – послевкусия событий сегодняшнего дня, – похожей на остатки дневного тепла, которые хранит песок. И в голове промелькнула мысль, что мы сидим здесь и пьем, совсем как Джехутихотеп тысячи лет назад.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросил Уайетт.
Что со стороны природы такие длинные ресницы у парня не что иное, как преступное расточительство.
– О том, каково это оказаться здесь во время восхода Сотиса, – ответила я.
Уайетт взял мою руку и поднес к губам. Надо же, какой куртуазный жест. Как это по-английски. И тем не менее, когда его губы коснулись моей кожи, я вздрогнула.
– «О единственная моя – сестра, – прошептал Уайетт, – с которой никто не сравнится, прекраснейшая из всех женщин. Она как звезда, явившаяся во славе в начале доброго года».
Он цитировал строфы древнеегипетской любовной лирики. В Древнем Египте празднества были социальным мероприятием, чем-то вроде тусовки, дающей возможность подклеить кого-то не из своей, а из другой деревни. Стихи идеально подходили для этой цели, привлекая внимание представителя противоположного пола.
– «Сияющая совершенством, светящаяся разноцветьем красок, – продолжил Уайетт. – Как красивы глаза ее, когда смотрят, как сладки уста ее, когда говорят. Никакое слово для восхваления ее не будет чрезмерным».
Голос Уайетта был точно река, а я – точно камень, и каждый слог придавал мне новую форму.
– «Лебединая шея… – Придвинувшись поближе, Уайетт поцеловал мою шею, за ухом. – Сияющая грудь… – Уайетт прикусил мою ключицу. – Волосы – как лазурит… – Свободной рукой он расплел мою косу, его ладонь легла на мое плечо. – Руки отливают золотом, а пальцы похожи на лотосы. – Уайетт закончил так же, как начал: поцеловав мою руку, его язык – мимолетный след между костяшками пальцев. – Олив, ну а сейчас ты о чем думаешь?
Но я уже не могла отвечать. Не могла из звуков составлять слова.
Уайетт осторожно уложил меня на землю, прямо под дипинто, ладонями придерживая мой затылок. Я непроизвольно стиснула кулаки, песок струйками проходил сквозь сжатые пальцы, словно в песочных часах.
– Возможно, хоть в кои-то веки я смогу восхищаться не только твоим умом, но и твоим телом? – вкрадчиво прошептал Уайетт.
Он затаил дыхание, и я поняла, что он ждет моего «да».
Но вместо этого я начала молча расстегивать ему рубашку. Его кожа под моими ладонями казалась горячей и гладкой; упругие мышцы подрагивали от прикосновений, словно через кончики моих пальцев было пропущено электричество. Кажется, он тоже не знал, что еще сказать, и вместо этого просто поцеловал. От него пахло дымом и сахаром.
Я поднялась, словно приливная волна обхватив его обеими руками. Каким-то образом мы поменялись местами: теперь уже он лежал на песке, без рубашки и брюк. Когда я опустилась на четвереньки возле Уайетта, мелкие камешки врезались в ладони, ободрав их до крови.
Из одежды на Уайетте остались только носки, я же была полностью одета и тем не менее не могла унять дрожь. Моя рука скользнула вниз по его животу, сжав самый кончик мужского достоинства.
– Олив, – простонал Уайетт, – ты меня убиваешь.
Он оказался обрезанным. Один из способов стать египтянином в культурном смысле, если ты иностранец. В Египте даже есть стела с рассказом пленника о том, как его призвали в египетскую армию вместе со ста двадцатью пленными и…
Неожиданно Уайетт накрыл мою руку своей.
– Перестань воспроизводить надпись на той стеле, – проскрежетал он сквозь стиснутые зубы; наши глаза встретились, когда он закончил цитату: – «Меня подвергли обрезанию вместе со ста двадцатью мужчинами. Я никого не ударил, и никто не ударил меня. Я никого не оцарапал, и никто не оцарапал меня». Я знаю, о чем ты думаешь. – Одним молниеносным движением он поменял нас местами. – И откровенно говоря… если ты все еще сомневаешься, то я не слишком хорош в этом деле.
Он зажал мои ноги между своих бедер, старясь не давить всем телом. А затем раздел, снимая предметы одежды, словно обрывая лепестки лотоса: любит – не любит.
Любит.
Он облил меня бурбоном, а затем вылизал досуха; его губы двигались от одной груди к другой. Потом он лег сверху, между нами заскрипел песок. Боль и наслаждение; по какой-то причине это казалось правильным. Ведь мы были врагами, а теперь я не могла вспомнить, что мы не поделили.
– Дон… – прошептал Уайетт.
В свое время имя считалось частью души, и теперь я поняла магический смысл. Вот почему в Древнем Египте картуш
[11] всегда был окружен символом вечности – кольцом shen – для защиты от враждебных сил. Вот почему фараон вырубал имя своего предшественника. Вот почему, пока твое имя дрожит у кого-то на губах, ты все еще жив.
