Мэр решил сперва убрать памятник организации идеологов превосходства под названием «Белая лига», потому что к этой организации белые граждане, казалось, питали наименьшую привязанность. И все же город не стал рисковать.
В ту ночь рабочие облачились в одежду с длинным рукавом и маски как для защиты своей личности, так и для сокрытия цвета кожи. Куски картона закрывали название компании на ее грузовиках и кранах и скрывали номерные знаки транспортных средств. Тем не менее сторонники Конфедерации засыпали песок в бензобак одного из кранов. Когда рабочие приступили к демонтажу обелиска по частям, над ними появились беспилотники, которые делали несанкционированные фотографии операции. Люди в толпе направили камеры высокой четкости на рабочих, чтобы попытаться идентифицировать их. Наконец, куски обелиска были сняты и отвезены в сарай для хранения.
В следующем месяце демонтировали последний из четырех намеченных к сносу памятников – памятник Роберту Э. Ли, бронзовый монумент увеличенных в сравнении с натуральными пропорций, со скрещенными руками, стоящий на шестидесятифутовой мраморной колонне в ухоженном круге в центре города. Его фигура повисла на кране при ярком дневном свете и на этот раз под аплодисменты толпы
[444].
Мэр Ландриу выступил в тот день с речью, чтобы напомнить гражданам о закономерности произошедшего. «Эти памятники прославляют вымышленную, идеалистическую Конфедерацию, – сказал он, – игнорируя смерть, игнорируя рабовладение, игнорируя ужас, который она на самом деле символизировала»
[445].
Это было больше, чем просто статуи. «Они были созданы в качестве политического оружия, – напишет он позже, – в рамках попытки скрыть правду, которая заключается в том, что Конфедерация была не на той стороне не только для истории, но и для самого человечества»
[446].
В тот день, когда Новый Орлеан снял Роберта Э. Ли с его колонки, законодательное собрание штата Алабама направило законопроект губернатору Алабамы Кей Айви. Как и в большинстве стран бывшей Конфедерации после пересмотра гражданских прав, в Алабаме теперь доминировали республиканцы. Ныне они боролись за сохранение памятников тому самому делу, с которым когда-то сражалась партия Линкольна в Гражданской войне. Новый алабамский законопроект, направленный в тот день губернатору, объявлял незаконным снос любого памятника, простоявшего в течение двадцати или более лет, что фактически означало, что никто не мог поднять руку ни на одну статую Конфедерации в Алабаме
[447].
* * *
За океаном, в бывшей столице Третьего рейха, Найджел Данкли, бывший британский офицер, а ныне историк, специализирующийся на нацистской Германии, ехал по изгибу того, что осталось от Берлинской стены. Он указал на неоклассические здания старой Веймарской республики, которые какое-то время находились в ведении нацистов и были восстановлены после воссоединения Германии. Мы подъехали к Бранденбургским воротам, которые пережили бомбардировки союзников во время Второй мировой войны, а затем вышли на открытое пространство в самом центре города.
Офисные башни и правительственные здания здесь будто остановились и уступили место модернистскому Стоунхенджу, распростертому на территории в 4,7 акра, размером с три футбольных поля, где когда-то была полоса смерти, на которой во время холодной войны останавливали и ловили перебежчиков. Здесь возвысились, подобно надгробиям на необычном кладбище, две тысячи семьсот одиннадцать бетонных прямоугольников, между ними оставалось достаточно пространства, чтобы желающие могли гулять по галереям мемориала, пытаясь постичь его смысл. Чем ближе к центру, тем ниже становятся камни, да и земля образует чашу, так что, когда очередной посетитель достигает внутренней части, шум движения для него стихает, воздух становится спокойным – вы будто попадаете в теневую ловушку в изоляции величия той идеи, что воплощают собой камни. Это Мемориал убитым европейским евреям, погибшим во время Холокоста. Нет ни вывески, ни ворот, ни забора, ни поименного списка 6 миллионов. Камни упорядочены, как нацисты, и анонимны, как пленники, лишенные личности в концентрационных лагерях. С 2005 года мемориал является немым свидетелем для всех, кто желает прийти, днем или ночью.
Дизайнер мемориала Питер Эйзенман, нью-йоркский архитектор, предпочел не объяснять значение числа 2711, как и многое другое касательно инсталляций. «Я хотел, чтобы у людей появилось чувство присутствия в настоящем и опыт, которого у них никогда раньше не было, – сказал Эйзенман изданию «Шпигель» в год открытия памятника. – Опыт, который отличался от повседневного и немного задел их души»
[448].
Компания, которая когда-то производила цианистый газ для концентрационных лагерей, теперь защищает бетонные памятники от граффити и вандализма, что можно было бы рассматривать, с одной стороны, как акт искупления, либо, с другой точки зрения, как самое меньшее, что они могли бы сделать. Инсталляция является самой внушительной из серии мемориалов людям, погибшим при Гитлере. «У нас есть памятник всем, кто стал жертвой нацистов, – сказал Данкли. – Есть памятник погибшим гомосексуалистам. Прямо у Рейхстага есть памятник синти и рома. У нас есть памятники поменьше – для меньших групп. А еще у нас есть камни преткновения».
Это микромемориалы в виде неброских латунных квадратов размером с ладонь с именами жертв Холокоста, размещенных по всему городу. Более семидесяти тысяч таких камней преткновения, известных как Stolpersteine, были произведены и установлены в городах по всей Европе. Они встроены в булыжные мостовые перед домами, частными и многоквартирными, где, насколько известно, жили жертвы, чьи имена написаны на этих камнях, перед тем как их забрало гестапо. «Здесь жила Хильдегард Блюменталь, 1897 года рождения, депортированная в 1943 году, умершая в Освенциме», – говорится на камне преткновения, размещенном среди других у жилого дома в Западном Берлине. Рядом находятся камни Розы Гросс и Артура Беньямина, депортированных в 1942 году и погибших в Риге.
