В Америке во время реконструкций Гражданской войны по всей стране большинство людей обычно хочет играть на стороне конфедератов, нежели на стороне Союза, в результате чего сторона Союза иногда отчаянно нуждается в привлечении современных призывников, чтобы провести реконструкцию.
В Германии некоторых нацистов, которые не покончили с собой, выследили и заставили предстать перед судом. Многие были повешены на организованных союзниками судах за преступления против человечности. Люди, которые в рабовладельческую эпоху держали в неволе миллионы других людей, обрекая их на медленную смерть, не были привлечены к ответственности и не предстали перед судом.
В Германии пережившим Холокост была выплачена и продолжает выплачиваться по сей день реституция. В Америке реституцию получали рабовладельцы, а не люди, чьими жизнями и оплатой за труд на протяжении двенадцати поколений распоряжались другие. Те, кто вселял ужас в низшую касту в течение следующего столетия после формального прекращения рабства, те, кто мучил и убивал людей на глазах у тысяч зевак, или кто помогал и подстрекал к этим линчеваниям, или проходил мимо, уже в XX веке не только вышли на свободу, но становились ведущими фигурами – южными губернаторами, сенаторами, шерифами, бизнесменами, мэрами.
* * *
Серым ноябрьским днем пары с колясками, женщины с сумками для покупок, пассажиры в шерстяных и твидовых костюмах – все они направляются к станции метро Виттенбергплац на Курфюрстендамм, оживленной, освещенной неоновыми огнями Пятой авеню Берлина, в западной части города.
Они сходятся у входных дверей на станцию, и справа от них есть вывеска, высотой почти в один этаж, для каждого пассажира, каждого покупателя, каждого продавца в магазине, каждой пары на свидании, каждого студента и туриста в рюкзаке. В переводе с немецкого он гласит: «Места ужаса, которые нельзя забывать». Дальше перечисляются места, которые нельзя забывать: Освенцим, Дахау, Берген-Бельзен, Треблинка, Бухенвальд, Заксенхаузен и полдюжины других концентрационных лагерей.
Именно через двери этих станций тысячи евреев в последний раз взглянули на свой любимый Берлин, прежде чем их посадили в поезда, везущие их на смерть. Этот факт, эта история встроены в сознание берлинцев в повседневной жизни. Это нельзя просто оставить в стороне или просто переждать, и неважно, еврей ты или нееврей, гость или местный житель. Никто не убегает от ужаса, что они в себе несут. Он стал частью их самих, потому являлся частью того, чем они были. Они включают его в свою идентичность, потому что, по сути, это они сами и есть.
Это обязательная часть каждой школьной программы, даже для учеников начальной школы, и она не проходит мимо хотя бы одного гражданина. Это не означает, что все согласны с мерами, на которые идет страна, чтобы закрепить эту историю. Что не вызывает возражений, так это необходимость помнить. Бывший член немецкого парламента однажды разговаривал с Найджелом Данкли и вслух подумал о своем дискомфорте по поводу массивного каменного мемориала в честь европейских евреев возле Бранденбургских ворот, которую некоторые сравнивают с кладбищем в центре города. «Почему у нас не может быть красивого парка с травой и деревьями и настоящего памятника? – сказал бывший парламентарий. – Каждый раз, проезжая мимо, я чувствую, что эта чушь создана, чтобы наказывать меня».
«Если ты действительно думаешь, – сказал ему Данкли, – что тебя наказывают, значит, тебя наказывают».
Когда Данкли устраивает для студентов лекции по истории Третьего рейха, он обязательно интересуется их реакцией на увиденное.
– Чувствуете ли вы, будучи немцами, вину за содеянное немецким народом?
Они объединяются в группы и после жаркой дискуссии возвращаются к нему со своими мыслями.
– Да, мы немцы, и немцы совершили это, – говорят ему студенты, повторяя то, что говорили до них. – И все же это были не просто немцы, именно немцы старшего поколения, оказавшись здесь, должны чувствовать себя виноватыми. Нас здесь не было. И не мы это творили. Но мы чувствуем, что как молодое поколение мы должны признать случившееся в прошлом и принять на себя ответственность. И стать хранителями истины для поколений, которые придут после нас.
Глава 28
Демократия в избирательном бюллетене
Приближалась полуторавековая годовщина окончания Гражданской войны, и в период с лета 2014 года и до 2015 года в Америке удвоилось количество беспорядков, о чем свидетельствовали бесчисленные неотфильтрованные видеоролики, сюжетом которых было нападение полиции на безоружных граждан от Стейтен-Айленда до Лос-Анджелеса. Затем начались массовые демонстрации, протестующие сходились тысячами, чтобы в час пик перекрыть Рузвельт-драйв на Манхэттене и Лейк-Шор-драйв в Чикаго, протестующие падали на землю, как и жертвы тех перестрелок. И мы могли видеть в Твиттере или кабельных новостях офисных работников и студентов, лежащих вместе на кафельном полу у прилавков с косметикой в «Мейси», или на Центральном вокзале, или в Медицинской школе Мичиганского университета, «лежачих протестующих», как их называли, объединенных под трагически очевидным криком «Жизнь черных имеет значение».
К июню 2015 года первый чернокожий президент произносил надгробную речь на похоронах пастора, убитого во время резни в Чарльстонской церкви. Президент, выглядевший мрачным и пораженным, стремился привести страну к долгожданному искуплению, руководя церковным хором, поющим «Удивительную благодать», песню, которой капитан рабовладельческого судна просит отпущения грехов.
Вскоре после этого с Капитолия штата Колумбия был спущен флаг Конфедерации, развевавшийся там в течение пятидесяти четырех лет. В то же время вышел второй роман Харпер Ли «Пойди поставь сторожа», и страна обнаружила, что самый любимый герой американской фантастики, Аттикус Финч, на самом деле был неисправимым фанатиком.
Страна, похоже, стала прозревать. Это тронуло меня настолько, что я написала статью о том, что казалось тогда моментом истины. Я решила обратиться к другу Тейлору Бранчу, уважаемому историку движения за гражданские права, чтобы услышать его мысли. Он переводил это через призму тринадцатилетней кампании Мартина Лютера Кинга-младшего за социальную справедливость. Тогда он считал, что страну отбросило назад, в 1950-е годы, что, по его словам, на самом деле вселяет надежду, потому что это может стать началом прорыва.
– Подобные движения несут кризис тем, кто мечтает прекратить их существование, – сказал он мне, и я процитировала его в своей статье в «Нью-Йорк таймс» в июле того года.
Три года спустя, уже при другом президенте, мы наверстывали упущенное за кофе, в то время как концентрические круги ненависти, казалось, распространялись на мусульман, мексиканских иммигрантов, небелых иммигрантов в целом, а теперь и на евреев. Это было в ноябре 2018 года. Месяцем ранее во время молитвы в синагоге «Древо жизни» в Питтсбурге были застрелены одиннадцать верующих евреев.
– Учитывая все происходящее, как ты думаешь, где мы находимся сейчас? – спросила я его. – Ты все еще думаешь о 1950-х годах? Я думаю о 1880-х.
