* * *
Институт рабства привел к вопиющему искажению человеческих взаимоотношений, при котором людей определенной категории заставляли раболепствовать и не давали в полную силу проявить талант или использовать интеллект, которыми последние обладали. Они должны были скрывать свое горе от потери детей или супругов, которые, пусть и не умерли физически, были все равно что мертвы, поскольку их вырвали из семей, с которыми они никогда больше не виделись, и отдали в распоряжение людей, которые были вольны распоряжаться их жизнями по собственному усмотрению. В качестве награды за послушание им могли отсрочить телесные наказания или оставить ребенка, которого не успели продать.
Люди же по противоположную сторону барьера жили в постоянной иллюзии собственного прирожденного превосходства над другими группами людей. Они не уставали убеждать себя, что люди, которых они заставляли работать по восемнадцать часов кряду без хотя бы минимальной оплаты, которую можно ожидать за такую тяжелую работу, не были в полном смысле слова людьми – а были животными в поле, инфантильными созданиями, ни мужчинами, ни женщинами. Они были уверены, что проявление подобострастия, насильно привитое чернокожим невольникам, на самом деле является искренним выражением уважения и восхищения к врожденному величию белого человека.
Костяк этих противоестественных отношений сохранялся и передавался из поколения в поколение. Люди, чьи предки поставили себя на вершину иерархии, привыкли к ничем не заслуженному уважению со стороны порабощенного населения и не ожидали другого отношения. Они убедили себя, что те, кто стоят ниже, нечувствительны к душевной или физической боли, что это всего лишь испорченные механизмы в человеческой оболочке, на которых можно испытывать любое злодеяние. Люди, убеждающие себя в подобном, лгали сами себе. Вся их жизнь была в той или иной степени построена на этой лжи, и, дегуманизируя тех людей, которых они считали полевыми животными, они таким образом дегуманизировали сами себя.
Ныне живущие американцы унаследовали эти искаженные правила поведения – и неважно, были ли у них в роду невольники и жили ли вообще их предки на территории Соединенных Штатов. Рабство создало искусственную пропасть между черными и белыми, которая вынуждает средние касты азиатов, латиноамериканцев, коренных жителей и новых иммигрантов африканского происхождения находиться строго на своем месте, в границах этой изначально биполярной иерархии.
Новички учатся состязаться за благосклонность господствующей касты и дистанцироваться от низов, как бы подчиняясь движениям пальцев невидимого кукловода. Они учатся подчиняться диктату правящей касты, чтобы добиться успеха на новой земле, и кратчайший путь – противопоставить себя деградировавшей низшей касте, использовать ее в качестве исторического препятствия, против которого они могут восстать в суровых условиях экономики, где каждый – сам за себя.
К концу 1930-х годов, когда в Европе назревали войны и возникали культы личности, кастовая система в Америке вовсю процветала уже третий век. Принципы ее работы были заметны повсюду, но особенно заметны на территории бывшей Конфедерации, где действовали законы Джима Кроу.
«Каста на Юге, – писали антропологи У. Ллойд Уорнер и Эллисон Дэвис, – является системой произвольного определения статуса всех негров и всех белых в отношении наиболее фундаментальных привилегий и возможностей человеческого общества»
[59]. Это был социальный, экономический и психологический шаблон, в той или иной степени функционирующий на протяжении многих поколений.
* * *
Несколько лет назад лекцию, которую я читала в Британской библиотеке в Лондоне, посетила драматург нигерийского происхождения. Ее заинтриговала услышанная на лекции идея о том, что во время Великой миграции шесть миллионов афроамериканцев были вынуждены искать политического убежища в границах своей страны – она ничего не знала об этой истории. Потом она поговорила со мной и высказала мысль, которая при всей своей простоте накрепко засела в моей голове.
– Вы знаете, что в Африке нет чернокожих, – сказала она.
Большинство американцев, воспитанных на мифе об имеющихся между людьми границах, вынуждены соглашаться с этим утверждением. Для наших ушей это звучит бессмысленно. Конечно, в Африке есть черные люди. Африка, по сути, полный чернокожими континент. Как можно этого не видеть?
– Африканцы – это не черные, – пояснила женщина. – Это игбо и йоруба, эве, акан, ндебеле. Они не черные. Они просто сами по себе. Люди, живущие на земле. Такими они себя видят, и такими они являются.
По ее словам, тот аспект американской культуры, в который так свято верят жители нашей страны, им попросту чужд.
– Они не будут черными, пока не попадут в Америку или в Великобританию, – сказала она. – Именно тут они становятся черными.
Именно в процессе создания Нового Света европейцы стали белыми, африканцы – черными, а все остальные – желтыми, красными или коричневыми. Именно при создании Нового Мира люди были разделены между собой на основе внешнего вида, их стали идентифицировать исключительно по контрасту друг с другом и поместили в иерархию, чтобы сформировать кастовую систему, основанную на новой концепции, называемой расой. Именно в процессе ранжирования мы все получили роли, необходимые для удовлетворения потребностей более крупного производства.
Никто из нас не является самим собой.
Глава 5
«Сосуд, что я возвел для тебя»
Ее зовут Мисс. Просто Мисс. На такое имя есть своя причина. Она родилась в Техасе в 1970-х годах у родителей, которые достигли совершеннолетия, когда вводились законы Джима Кроу, то есть при авторитарном режиме, который заложил основные правила для остальной части страны, желающей этого. Общее правило заключалось в том, что низшая каста должна всегда оставаться низшей во всех отношениях, любой ценой. Каждое упоминание имело целью подчеркнуть ее неполноценность. Например, описывая крушение поезда, газеты писали: «Погибли двое мужчин и две женщины, а также четверо негров»
[60]. К черным мужчинам нельзя было обращаться «мистер», а к черным женщинам «мисс» или «миссис» – только по имени, или «тетушка», или «девчонка», независимо от их возраста или семейного положения.
Эти правила стали восприниматься так же естественно, как смена сезонов, и кампания мэра Бирмингема, штат Алабама, почти полностью была направлена на нарушение установленного протокола. У шефа полиции Булла Коннора – сторонника идеи расового превосходства белых, был свой фаворит в предвыборной гонке 1961 года. Он решил добиться избрания человека, за которого собирался голосовать, путем подставы его оппонента и заплатил чернокожему, чтобы тот пожал руку неугодному кандидату; этот момент попал на камеру репортера. На разбор случившегося скандала ушла целая страница в местной газете, и оппонент проиграл выборы, как и предполагал Булл Коннор. «Для белых южан было «смертным грехом», «пыткой», – писал историк Джейсон Сокол, – назвать чернокожего «мистером» или пожать ему руку»
[61].
