* * *
Маленькие девочки, похоже, младшеклассницы, в одинаковых легких хлопковых платьицах с матросским воротником и одинаковым аккуратным каре чуть ниже ушей. Запечатленные на снимке, две девочки помладше резвятся в теньке, рядом с женщинами, которые могут быть их матерями или тетями. Однако первой вам в глаза бросается девочка примерно десяти лет от роду. Она стоит слегка ближе к камере, чем остальная группа из взрослых и детей, весь ее вид выражает внимание. Рядом с ней стоит мужчина в сшитых на заказ белых брюках, белой рубашке и белой панамской шляпе – костюм, больше подходящий для коктейльной вечеринки на теплоходе, – руки скрещены на груди, лицо спокойное, вид в целом невозмутимый, слегка скучающий.
19 июля 1935 года. Все они стоят у подножия дерева в сосновом лесу Форт-Лодердейла, Флорида. Над ними висит обмякшее тело Рубина Стейси, его рваный и окровавленный комбинезон изрешечен пулями, его руки скованы спереди, шея перетянута веревкой, использованной для линчевания, поводом для которого стало то, что он напугал белую женщину. Девочка на переднем плане смотрит на мертвого чернокожего скорее с изумлением, чем с ужасом, на ее лице играет радостная улыбка, будто она любуется выступлением пони на цирковой арене. Контраст между неописуемым очарованием юности и страшной сценой преступления, запечатленный фотографом, позволил снимку стать одной из самых узнаваемых иллюстраций линчевания в Америке двадцатого века
[110].
Линчевания были отчасти шоу, отчасти пыткой и привлекали тысячи зевак, которые становились соучастниками публичного садизма. Фотографов оповещали заранее, и они устанавливали свою фотоаппаратуру на местах линчевания, чтобы сразу продавать снимки линчевателям и зевакам, как сейчас делают фотографы на выпускном вечере
[111]. Они делали фотооткрытки, которые люди могли отправить своим близким. Люди рассылали открытки с изображением отрубленной, полуобгоревшей головы Уилла Джеймса, надетой на пику в Каире, штат Иллинойс, в 1907 году. Они отправляли открытки, обгоревшие туловища на которых напоминали останки жертв Везувия, только не вулкан, а человеческие руки довели их до такого состояния. Некоторые люди заключали фотографии с прядью волос жертвы (если ее удавалось добыть) в стеклянный футляр. Один из зрителей написал на обратной стороне своей открытки из Уэйко, штат Техас, в 1916 году: «Вот барбекю, которое мы ели вчера вечером, на фотографии я слева, с крестом, твой сын Джо»
[112].
Это была исключительно американская «забава». «Даже нацисты не опустились до продажи сувениров из Освенцима»
[113], – писал журнал «Тайм» много лет спустя. Открытки с линчеванием были настолько распространены в Америке на рубеже двадцатого века, что сцены линчевания «стали быстрорастущим подразделением индустрии открыток. К 1908 году торговля настолько разрослась, а практика рассылки открыток с изображениями жертв мафиозных убийц стала настолько отвратительной, что генеральный почтмейстер США запретил рассылку открыток по почте». Но новый указ не помешал американцам продолжать делиться своими подвигами на ниве линчевания. С тех пор они просто стали убирать открытки в конверт.
* * *
В центре Омахи они развели костер и приготовили его для Уилла Брауна. Газеты рекламировали линчевание заранее, и в тот день в сентябре 1919 года на площади перед зданием суда собрались пятнадцать тысяч человек, так много людей, что невозможно разглядеть лица в человеческом море на большой фотографии, сделанной с верхнего ракурса. Эти тысячи точек на желатиновом отпечатке – отцы, деды, дяди, племянники, братья, подростки – были единодушны, слились в единый организм, намереваясь не только убить, но и унизить, истязать и сжечь другого человека и вместе вдохнуть запах горящей плоти.
Двумя днями ранее белая женщина и ее молодой человек сказали, что черный мужчина приставал к ней, пока пара была в городе. Никто ныне не может сказать, что произошло на самом деле, да и тогда инцидент вызвал массу вопросов. В обществе росло недовольство чернокожими, прибывающими на север с юга в процессе Великой миграции, и шерифы арестовали Уилла Брауна, работника упаковочного цеха. Не было ни расследования, ни надлежащей правовой процедуры. В тот день толпа украла оружие из местных ломбардов и универсальных магазинов и открыла огонь по зданию суда, где был задержан Браун.
Прежде чем они смогли добраться до него, мафия убила двоих из них – случайного прохожего и другого бунтовщика – случайными выстрелами. Они подожгли здание суда, чтобы заставить шерифа передать им Брауна. Они перерезали шланги для воды, чтобы пожарные не могли потушить пожар. А когда мэр попытался обратиться к мафии, лидеры набросили ему на шею веревку и нанесли травмы, в результате которых он попал в больницу.
Лидеры мафии достали Брауна с крыши здания суда, где работники здания суда и заключенные спасались от огня. Затем люди из толпы приступили к делу, ради которого они все это и организовали. Сначала они раздели Уилла Брауна, и те, кто был в передних рядах, дрались друг с другом за право нанести ему увечье. Они подняли его в полубессознательном состоянии на фонарный столб перед зданием суда. Затем они выпустили пули в его свисающее тело, приветствуя каждый выстрел, и именно огнестрельные ранения, как скажет позже коронер, станут причиной смерти Брауна. Его тело они сожгли в костре, разведенном на площади перед зданием суда. Затем они привязали тело к полицейской машине и протащили труп по улицам Омахи
[114].
Они разрезали веревку, которую использовали, чтобы поднять его на столб, и продавали обрезки, которые люди выставляли в кабинетах и на каминных полках. Фотографы, бывшие на месте происшествия, с разных ракурсов запечатлели линчевание и позже выпустили открытки с изображением мужчин в деловых костюмах и подростков в шляпах газетчиков, которые позировали, как на свадьбе, на фоне обгоревшего торса среди пепла и углей, а позже отправили эти фотографии своим братьям, сестрам, кузенам, бывшим соседям – во все уголки страны.
