В Америке культ жестокости закрался в людские умы, превратив насилие и насмешки в забавные атрибуты обыденной жизни, поскольку они были элементами азартной игры на окружных ярмарках и карнавалах еще в XX веке. Такой подход гарантировал иммунитет к эмпатии. Был аттракцион под названием «Кун Дип», на котором посетители ярмарки бросали «снаряды в живых афроамериканцев». Был «Бин-эм», в котором дети бросали мешки с фасолью в гротескно-карикатурные черные лица, одни только изображения которых бессловесно, имплицитно закладывали в юные умы основы кастовой системы
[213].
И энтузиасты выстраивались в очередь, чтобы попытать счастья на шоу «Сын Хама» в Кони-Айленде, Канзас-Сити или в Калифорнии, «где белые люди платили за удовольствие бросать бейсбольные мячи в голову чернокожему»
[214], – писал Смит.
Определенный вид насилия был частью негласной учебной программы для поколений детей из доминирующей касты. «Белая культура снизила чувствительность детей к расовому насилию, – писала историк Кристина дю Роше, – чтобы они могли однажды внести в него и свою лепту»
[215].
Столп номер семь
Террор как инструмент принуждения
Единственный способ удержать целую группу живых существ в искусственно возведенных границах, ниже других людей и невзирая на их таланты, – это с помощью насилия и террора, психологического и физического, упредить сопротивление до того, как о нем можно будет помыслить. Зло нетребовательно к господствующей касте – ее представителям достаточно сидеть сложа руки и ничего не делать. Все, что требуется от посторонних лиц, – это их молчаливое соучастие в зле, совершаемом от их имени, хотя кастовая система будет защищать и, возможно, даже вознаграждать тех, кто соизволит участвовать в насаждении террора.
Евреи в Европе, контролируемой нацистами, афроамериканцы в довоенное время и в период действия законов Джима Кроу на юге, и далиты в Индии были во власти людей, которых растили в презрении и ненависти к ним и у которых был стимул попытаться доказать, что они превосходят угнетенные группы населения, проявляя к ним жестокость или косвенно потворствуя ей.
Прежде всего люди из подчиненной касты должны были помнить об абсолютной власти господствующей касты над ними. И в Америке, и в Германии люди из доминирующей касты пороли и вешали своих заложников за случайные и непроизвольные нарушения кастовых границ, наказывали их за естественные человеческие реакции на несправедливость, которой они подвергались. В Америке «кнут был самым распространенным орудием наказания, – писал историк Кеннет Стэмпп. – Практически каждый рабовладелец использовал его, и немногим взрослым рабам посчастливилось не испытать его на своей спине»
[216].
В Германии, где хозяйствовали нацисты, евреев и политических заключенных привязывали к деревянной доске, чтобы пороть за мелкие проступки, такие как скручивание сигарет из собранных ими листьев или убийство крыс, чтобы немного утолить вечный голод. Пленников заставляли отсчитывать каждый нанесенный им удар. Нацисты требовали ограничения в двадцать пять ударов плетью, но, желая продлить издевательства, утверждали, что жертва ошиблась в счете, а затем продлевали пытку еще дольше. Американцы подверглись целым четырем сотням ударов плетью – пытке, равносильной убийству, причем палачами выступали такие же истощенные от непосильных физических нагрузок мужчины.
Мало какая еще группа живых существ в течение всей жизни повседневно подвергалась физическому насилию с такой же регулярностью, как жертвы американского рабства. Это настолько въелось в американскую культуру, что некоторые надзиратели, прибывая на новую плантацию, в итоге «хлестали каждого человека на плантации, чтобы дать им знать, кто здесь власть, – писал Штампп. – Некоторые использовали это как стимул, чтобы к началу рабочего дня все до последнего раба покинули свои хижины. Многие таким образом «приручали» молодых рабов и «ломали волю» непокорных старших»
[217].
Подростка пороли так долго, что он потерял сознание прямо посреди процесса. «Он проснулся от рвоты, – вспоминает историк Эдвард Батист. – Они все еще били его. Он снова ушел в беспамятство».
Один поработитель заметил, «что мало что на земле доставляло ему такое удовольствие, как звук… кнута, которым надсмотрщик сек трудящихся рабов, – писал тогда Батист, – так он понимал, что его система работает»
[218].
* * *
История человечества изобилует примерами немыслимого насилия, и мы, американцы, любим тешить себя мыслью, что наша страна не познала ни европейских гильотин, ни засилья гуннов. И все же именно здесь «с коренных американцев иногда снимали кожу, из которой делали уздечки»
[219], – писал ученый Чарльз Миллс. Эндрю Джексон, президент США, курировавший насильственное изгнание коренных жителей с их исконных земель во время «Тропы слез», использовал поводья из плоти местных жителей, когда катался верхом. И именно здесь в XX веке афроамериканцев, таких как семнадцатилетний Джесси Вашингтон из Уэйко, штат Техас, чья жизнь оборвалась в 1916 году, заживо сжигали на костре перед многотысячной толпой.
Преступления, такие как убийства, изнасилования, нападения и избиения считались тяжкими преступлениями в эпоху рабства, какими они считаются и сегодня в любом гражданском обществе. Тогда они считались неправильными, аморальными, предосудительными и достойными самого сурового наказания. Но страна допускала абсолютный произвол в отношении своих чернокожих жителей. Таким образом, двенадцать поколений афроамериканцев каждый день своей жизни в течение четверти тысячелетия порабощения сталкивались с постоянной опасностью нападения и избиения или чего-то похуже.
Некоторое представление о насилии в адрес афроамериканцев дают объявления о беглых рабах. Рабовладелец из Северной Каролины снял объявление о возвращении Бетти и сообщил, что нанес ей клеймо «раскаленным железом по левой стороне лица; я пытался составить букву М.»
[220]. Надзиратель в Луизиане сообщил, что он только что поймал беглеца, и отметил, что «его недавно кастрировали, и он еще не оправился». Другой житель Луизианы сообщил о своем отвращении к соседу, который «кастрировал трех своих рабов».
