Зал был забит социологами, политологами, антропологами, аспирантами, и я едва могла держать себя в руках, занимая место в переднем ряду. Женщина, которая, похоже, была уроженкой Восточной Азии, сняла куртку и приветливо кивнула мне. Никто не вздрагивал, не избегал меня, не кидал насмешливые взгляды, как это происходило в Штатах. Мне уже нравилось здесь.
Я быстро оглядела толпу и обратила внимание, что здесь, на перекрестке мира, на этой конференции, не было никого похожего на меня. Практически все приехали из Южной Азии, в основном из Индии, или из Европы, в первую очередь из Соединенного Королевства. Насколько я могла судить, там не было ни одного человека африканского происхождения – только два или три американца, все белые и живущие в Европе или Индии. Я единственная в тот день пересекла Атлантику в желании понять силы, которые сформировали ход моей жизни, жизни моих предков и многих других людей до меня.
Изучая негласную кастовую структуру в Соединенных Штатах, я еще не уделяла внимания первоначальной кастовой системе Индии. Как в большинстве дискуссий, посвященных несправедливости, разговоры касались почти исключительно жертв и последствий социальных болезней, а не их происхождения. Участники раз за разом сквозь разные линзы рассматривали страдания низших каст, которых в Индии называли «зарегистрированными кастами» или режущим американское ухо термином «отсталыми кастами». Я начала различать параллели с Америкой, слышала истории, которые уместно смотрелись бы в американских газетах под заголовками, посвященными афроамериканцам или коренным народам.
Обе страны отменили правовую дискриминацию, и тем не менее, согласно группам и программам, далиты подвергались жестокому обращению со стороны индийских властей, так же как афроамериканцы подвергались жестокому обращению со стороны полиции в Соединенных Штатах. И народ, известный как адиваси, боролся за сохранение своих земель и культуры в Индии, как и коренные жители Америки. Две разные страны, разделенные океаном, нашли параллельные способы сдерживания подчиненных групп внутри себя. Я могла закрыть глаза и, немного изменив имена в процессе выслушивания докладов, почувствовать, будто вернулась в Соединенные Штаты. «Еще один далит убит полицией, еще один адиваси убит полицией, – сказала женщина. – Почему мы не выказываем возмущение против санкционированного государством насилия?»
В первый перерыв мне не терпелось получить копии докладов, которые ученые прочитали этим утром. Я заранее решила, что не собираюсь бравировать славой, которую получила после издания моей первой книги. На самом деле я намеренно вела себя как можно тише, чтобы не привлекать внимания к новому проекту, который тогда еще только зарождался в моей голове. Я хотела, чтобы люди видели только то, что я из себя на самом деле представляю: хорошо одетая женщина, американка, афроамериканка, с правильной речью и сосредоточенным выражением лица.
Я подошла к профессору, индийской женщине, представительнице, насколько я могла судить, высшей касты, которая, похоже, была здесь главной. Я спросила, можно ли мне будет ознакомиться с копиями докладов. Будут ли они мне доступны? Она ответила, что нет.
– Вам придется подождать. Зачем вам копии?
– Я писатель и приехала из Америки только ради этого, – сказала я ей. Я еще подумала, что такой уровень самоотдачи может произвести на нее впечатление. Однако вышло иначе. Она направила меня к англичанину, который занимал более высокую должность, и показалось, что даже здесь, среди людей, изучавших касту, может действовать традиционная иерархия. Затем женщину унесло людским потоком, который не миновал и англичанина. Как и в любой человеческой группе, здесь были компании людей, которые уже знали друг друга или работали вместе, и ощущалось это уже как не открытая конференция, а семейная встреча, на которой я оказалась случайным гостем.
Во время обеденного перерыва я заметила джентльмена, который сидел в одиночестве напротив компании разговаривающих друг с другом мужчин. Он был индийцем, как и три четверти участников, но отличался от прочих. У него был черный портфель, который выглядел таким деловым и важным на фоне наших рюкзаков. Как и я, он казался аутсайдером среди инсайдеров. Я сразу почувствовала родство.
Его имя – сказал он мне, когда я подсела к нему, – было Тушар. Он родился в Бенгалии и был геологом, сейчас жил в Лондоне. Одет он был более формально, чем все остальные: воротник синей оксфордской рубашки выглядывал из-под его серого твидового пиджака, в густых седых волосах был виден аккуратный боковой пробор, глаза сияли, как луна, на приветливом добром лице все время его разговора.
– По кастовой системе, – сказал он, как бы сообщая мне о статусе какого-то своего знакомого, – я принадлежу ко второй сверху касте. Касте воинов-солдат.
Я смотрела на этого человека, который был не намного выше меня, с тонкой костью, узкими плечами, мягким лицом, скромной осанкой, – и задавалась вопросом, на какой планете этого человека посчитают прирожденным воином? Он был живым доказательством неверного распределения кастовых ролей. Когда-то давно он узнал о своем положении, и, не испытывая особых восторгов по этому поводу, поначалу не смог даже с первого раза правильно написать название касты или, на санскрите, варны, в которой он родился. В то время я еще не знала о четырех варнах и даже того, что касты назывались варнами, поэтому попросила его записать название этой касты для меня. Он написал слова Хатрия, а затем Каястры в моем блокноте.
«Я думаю, что это кшатрий, – сказал он, равнодушием к орфографии этого слова выражая пренебрежение к заложенному в него значению. – Этот вопрос мне самому не совсем понятен. Я вырос в привилегированном обществе. Таким, как мы, с детства твердят, что мы – вторая по положению каста, правящая каста, и мы должны быть счастливы, ведь есть множество людей, стоящих ниже нас».
Но еще мальчиком по дороге в школу он проходил мимо нищих на улицах, просящих денег, и людей, кричащих, что у них нет еды. Его собственная семья имела обед из четырех или пяти блюд – дал и амарант, баранину и чатни, – в то время как менее обеспеченные семьи питались рисом и картофелем, а те, кто ниже их, ели и того меньше.
Трудно было наслаждаться привилегиями, когда они принадлежали лишь малой доле людей. Когда ему было одиннадцать или двенадцать, он начал спрашивать, почему его семья живет в изобилии, а другие – в постоянной нужде. «Не обсуждай эти вещи, – сказали ему старейшины. – Учись. Касты созданы Богом».
Приближалось начало дневных заседаний, обсуждений протестов далитов и корпоративных посягательств на землю адиваси. Мы с Тушаром вернулись в зал, каждый из нас со своей миссией.
Поскольку дело было в Англии, мы получили перерыв на чай, и я снова устремилась к Тушару в толпе. Теперь он выглядел одиноким и нетерпеливым. «Они не ответили на мои вопросы, – сказал он. – Всю свою жизнь я прожил с этим. Ищу ответы о том, как это началось. Я останусь, чтобы услышать больше и больше понять».
Он спросил меня, почему я прилетела из Америки на эту конференцию. Я сказала ему, что хочу понять касту, потому что тоже живу с ней. Поведала, что большинство людей не думают об Америке, как о стране с работающей кастовой системой, хотя налицо все ее признаки. Он выслушал меня и не осудил.
