По словам Фромма, в наше время этот вид группового нарциссизма охватил, в частности, две нации: «Расовый нарциссизм, существовавший в гитлеровской Германии и распространенный на юге Америки», – писал он в 1964 году, в разгар охватившего мир движения за гражданские права.
Фромм хорошо знал опасности группового нарциссизма как по психоанализу, так и по своему личному опыту. Он был немецким евреем, который после прихода к власти нацистов в Германии бежал сначала в Швейцарию, а затем в Соединенные Штаты в 1934 году. Он воочию видел, как нацисты апеллируют к страхам и неуверенности обычных немцев в преддверии нацистского переворота.
«Если изучить суждения белых бедняков о черных или нацистов о евреях, – писал Фромм, – можно легко провести параллели в искаженной логике их идеологии. Маленькие соломинки истины складываются вместе, но сформированное ими целое состоит из лжи и вымыслов. Если политические действия основаны на нарциссическом самовосхвалении, отсутствие объективности часто приводит к катастрофическим последствиям».
В обоих случаях Фромм обнаружил, что рабочий класс относится к числу наиболее восприимчивых, питая «завышенное представление о себе как о самой замечательной группе в мире и о том, что он превосходит другую расовую группу, которая выделяется как низшая», – писал он. Человек в этой группе «чувствует примерно следующее: «Даже несмотря на то, что я беден и некультурен, я важная персона, потому что принадлежу к самой замечательной группе в мире – я белый»; или «я ариец»
[360].
Группа, охваченная нарциссическим пылом, «хочет иметь лидера, с которым она сможет себя отождествлять, – писал Фромм. – Тогда группа сможет восхищаться лидером, на которого будет проецировать свой нарциссизм».
Правильный лидер может создать симбиотическую связь, которая вытесняет логику. Восприимчивая группа видит себя в нарциссическом лидере, становится единым целым с лидером, воспринимает его настроения и его судьбу как свои собственные. «Чем более велик лидер, – писал Фромм, – тем более велик его последователь… Нарциссизм лидера, который без колебаний убежден в своем величии, – это именно то, что привлекает нарциссизм тех, кто ему подчиняется».
Кастовое поведение, по сути, является реакцией на отведенное человеку место в иерархии. Согласно сценарию, который передает всем нам культура, доминирующая каста (будь то мужчина над женщиной, богатый над бедным, белый над черным, брахман над далитом) не должна получать советы или даже предложения от низшей касты. Сценарий гласит, что доминирующая каста должна быть правильной, более информированной, более компетентной в первую очередь во всем. Кастовая система заставляет представителя доминирующей касты испытывать дискомфорт, несправедливость при виде человека из низшей касты, занимающего положение выше его предполагаемого или реального положения, и может заставить испытывать необходимость восстановить равновесие, поставив человека из низшей касты на положенное ему место.
Доминирующая каста, как правило, сопротивляется сравнению с людьми из низших каст, даже предположению, что у них есть что-то общее, например основной человеческий опыт, поскольку это уменьшает уникальность доминирующей касты и заставляет задуматься о равенстве с кем-то, кто считается нижестоящим. Сравнение заставляет задуматься о человеческих чертах этого человека, может стать источником внутреннего конфликта при столкновении с несправедливостью, которую общество считает уместной, если объект не считается таким же полноценным человеком, как другие члены этого общества.
Много лет назад один коллега рассказал мне о своих тревогах и тревогах своей жены по поводу тестя, у которого недавно возникли проблемы со здоровьем. Тесть жил в другом штате и несколько утратил присущую ему ранее сообразительность, возможно, недавно упал или перенес какое-то другое тревожное, хотя и не опасное для жизни событие. Мой коллега пожаловался мне, что его жене придется уехать за много миль, чтобы проведать отца, и ей, возможно, придется остаться там, чтобы позаботиться о нем. Это тревожило ее, да и его тоже.
Он обращался прямо ко мне, но его слова казались общим укором вселенной. Он столкнулся с экзистенциальным разрывом, который был не чужд и мне лично. В прошлом я упоминала ему о трудностях, с которыми мне пришлось столкнуться ранее, когда я ухаживала за своей матерью, которая на протяжении многих лет была инвалидом. В то время он слушал меня с отстраненностью, характерной для тех, кто еще не столкнулся с неизбежным, тех, кто с чисто человеческим упорством верит, что его минует чаша, которая, как мы понимаем умом, предназначена каждому.
Я сказала ему, что мне жаль, что его семья столкнулась с таким несчастьем. Сказала, что могу его понять. Как вы уже знаете, ранее я рассказывала ему о том, что мне приходится заботиться о своей матери, находясь в разъездах, и мне также приходилось искать для нее сиделку, способную облегчить ей существование. Его, казалось, озадачило само предположение, что мы с ним можем оказаться в похожих ситуациях, для него это было равносильно приравниванию жирафа к кенгуру. Он воспринял мои слова как оскорбление, активировавшее заложенную в него кастой программу. «Да как вы вообще можете сравнивать моего тестя, – высказался он о нелепости этой идеи, – с вашей матерью».
Согласно негласным кастовым правилам, ожидается, что первое или более высокое положение будут занимать люди из доминирующей касты. Исторически сложилось так, что их работа заключается в том, чтобы исправлять, направлять, дисциплинировать и контролировать людей из низшей касты. Они должны быть всегда бдительны в отношении любого подъема или нарушения со стороны тех, кто ниже них.
Я не раз наблюдала это в американской кастовой системе, но чем больше времени я проводила среди индийцев, тем лучше видела и даже предугадывала кастовые правила при взаимодействии с людьми со старейшей действующей кастовой системой в мире. Я почти сразу научилась распознавать различия между индийцами из доминирующей касты и далитами, даже несмотря на менее резкие физические различия, чем те, что характерны для представителей доминирующей и подчиненной касты в Америке.
Индийцы недоумевали, как я, пришелец из совершенно другой культуры, смогла так быстро их отличить. Я не говорила ни на одном из индийских языков, ничего не знала о джати и не могла бы спросить кого-либо о том, из какой части деревни они прибыли, или узнавать фамилии, которые обозначают место в кастовой системе.
Во-первых, я заметила, что у людей из высшей касты, как правило, светлее кожа и более резкие черты лица, хотя и не обязательно. Во-вторых, я обратила внимание, что по-английски они чаще говорили с британским акцентом, что было показателем класса и высокого уровня образования, а также кастовой иерархии. Более показательно и более последовательно я стала различать людей по их манерам и поведению в соответствии с универсальным сценарием касты. Не случайно мой кастовый радар работал эффективнее в группе людей, взаимодействующих между собой. Каста – это своего рода перформанс, и я могла определить кастовые позиции людей в группе, но не всегда – положение отдельно стоящего индийца. «Каста не существует в вакууме, – сказал однажды лидер далитов Амбедкар. – Только во взаимодействии каст»
[361].
