Семья каким-то образом избежала угрозы и сохранила свой статус добропорядочных немцев. Девушка с темными волнистыми волосами пережила войну. Она вышла замуж, родила детей, дождалась внуков, но мало говорила о рейхе или войне, которые определили ее юность.
Десятилетия спустя внучка нашла ее фотографию. На ней изображена девочка-подросток, прижимающая к лицу измерительную ленту – свидетельство паранойи доминирующей касты. Даже избранные ощущали унижение и страх в тени предполагаемого совершенства.
Глава 22
Стокгольмский синдром и выживание подчиненной касты
На протяжении веков людям, находящимся на обочине, приходится изучать тех, кто находится в центре власти, изучать их невидимые коды и границы, запоминать протоколы и идиосинкразии, потому что их выживание зависит от этих знаний настолько же, если не сильнее, чем от их собственных идей и желаний. Будучи сторонними наблюдателями, они учатся внимательно относиться к нуждам и нравам доминирующей касты. Они читают между строк, чтобы понять, ладят между собой власть имущие или нет, кто получает или теряет благосклонность. Так женщины на протяжении человеческой истории наблюдают за своими мужчинами; ребенок по тем же законам следит за признаками разногласий в браке своих родителей, создавая с ними связь, подобную той, что выстраивается у них с другими домочадцами.
Им необходимо развивать способности восприятия, если они хотят ориентироваться в происходящем со своей нижележащей позиции.
«Знания без мудрости подходят сильным, – писала социолог Патриция Хилл Коллинз, – но мудрость для выживания необходима подчиненным»
[365].
Чтобы преуспеть, они должны каким-то образом приспособиться к ожиданиям доминирующей касты, чтобы как следует сыграть свою роль на сцене, и, даже решив не подчиняться полностью, они обнаруживают, что для них все идет легче, если они по умолчанию следуют сценарию, передаваемому из поколения в поколение, принимают свое назначение служить и развлекать, утешать и успокаивать, прощая любое нарушение, не ожидая искупления от нарушителей своего спокойствия.
«Первый моральный долг – это смирение и принятие, – писал социальный антрополог Эдмунд Лич об ожидаемом поведении низшей касты в Индии. – Человек приобретает личные заслуги, выполняя задачи, соответствующие положению, в котором он родился… Награды за добродетели ожидают его в следующей жизни»
[366].
Древний кодекс подчиненной касты призывает их видеть мир не своими глазами, а так, как видит его доминирующая каста, требует, чтобы они отнеслись с пониманием, даже ничего не получая взамен, союз господ и подчиненных, напоминающий стокгольмский синдром.
Хотя синдром не имеет общепринятого определения или диагноза, он обычно рассматривается как явление, при котором люди сближаются с теми, кто жестоко обращается с ними или держит их в заложниках. Такое название он получил после ограбления банка, произошедшего в Стокгольме, столице Швеции, в 1973 году, когда заложники сочувствовали людям, удерживавшим их в плену во время шестидневной осады. В основе его предполагается механизм выживания, при котором люди должны уметь настраиваться на тех, кто обладает над ними властью, приспосабливаться к их ожиданиям, чтобы суметь доставить им удовольствие.
Осенью 2019 года зал суда в Далласе стал сценой демонстрации ролевых взаимосвязей и дисбаланса власти каст. Редкий случай в американской истории: белая женщина – бывший полицейский – была осуждена за убийство чернокожего, который ел мороженое и смотрел телевизор в своей собственной квартире – квартире, которую, по утверждению полицейского, она приняла за свою. Приговор грозил лишением свободы на срок до девяноста лет. Прокурор настаивал на двадцати восьми годах – столько было жертве на момент убийства. В конце концов, бывший офицер была приговорена к десяти годам с правом условно-досрочного освобождения через пять лет.
Брат погибшего простил женщину из доминирующей касты, убившую его брата, и снимок, на котором он обнимает ее, разошелся по всему миру. Пока женщина из доминирующей касты рыдала после обнародования приговора, к ней подошла темнокожая женщина – судебный пристав, – которая стала утешающе поглаживать по светловолосой голове представительницу доминирующей касты, убившую невиновного мужчину из касты судебного пристава. Невозможно представить, что, случись обратное, и чернокожий мужчина забрал бы жизнь белой женщины при аналогичных обстоятельствах, приговор за убийство составил бы всего десять лет, а преступника обнимали бы и гладили по волосам, и даже в перспективе такое навряд ли предвидится.
Многих наблюдателей из доминирующей касты утешал жест судебного пристава, который они рассматривали как акт любящего материнского сострадания. Многие представители подчиненной касты рассматривали это как унизительную фетишизацию женщины из доминирующей касты, получившей сочувствие и понимание, которыми обделяют афроамериканцев, получающих более суровое обращение в эпоху массовых тюремных заключений и в обществе в целом. Выказал ли судебный исполнитель сочувствие своему коллеге? Гладила ли она ее, как подумали некоторые, и если да, то почему она не надела перчатки или не заставила осужденную встать и почему гладила только ее волосы? Неужели, утоляя боль осужденной, судебный пристав реагировала на древние сигналы, призывающие всегда защищать высшую касту, тем самым выполняя негласную роль, на протяжении поколений бременем лежавшую на плечах подчиненной касты?
Судьей также была женщина из подчиненной касты, и она сошла со скамьи, чтобы передать осужденной убийце Библию. Затем она прижала к груди женщину из доминирующей касты и помолилась за нее и вместе с ней. Никто не мог вспомнить, чтобы когда-либо видел подобное, чтобы судья или судебный исполнитель обнимали и утешали только что осужденного преступника. Объятия судьи весьма напоминали утешительные жесты черных горничных, веками утолявших горести оказавшихся на их попечении белых хозяйских детей.
«Почти невозможно представить, чтобы подобный уровень сострадания, – писала журналистка Эшли Риз, – проявляли к чернокожему человеку, которому только что было предъявлено обвинение в убийстве»
[367].
Примерно в то же время 21-летний чернокожий мужчина во Флориде был приговорен к десяти дням тюремного заключения за опоздание на суд присяжных
[368]. Судья, мужчина из доминирующей касты, не проявил сострадания, проявленного к женщине из доминирующей касты, убившей мужчину в его собственном доме. Он выругал молодого присяжного, за единственную ошибку обернув на него всю карательную мощь закона, вместо того чтобы проявить милосердие.
