Мужчина на сиденье у окна позади меня, который стал собеседником человеку, чью сумку из-за меня пришлось убрать, издал вопль.
– Что ты себе позволяешь! – заорал он. – Я пытаюсь здесь работать! Посмотри, что ты наделала. Я достал свой ноутбук, а ты пихнула его в меня!
Он хлопнул по спинке моего сиденья и толкнул его вперед, задвинув меня, продолжая лупить спинку моего кресла.
– Я не могу управлять спинкой сиденья, – сказала я ему, оглядываясь назад. – Я просто пытаюсь немного отдохнуть.
Я посмотрела на белого мужчину рядом со мной, который стал свидетелем происходящего, который должен был почувствовать, как задрожало мое сиденье, когда его толкнули сзади. Он даже не взглянул в ответ, оставив меня без союзников в этом противостоянии.
Мужчины позади меня продолжали говорить о вторжениях в первый класс. Воздух пропитался их оскорблениями, которые не давали мне уснуть. Я встала, чтобы сообщить обо всем стюардессе и разузнать, не сможет ли она помочь.
– Я отчаянно устала, и мне нужно поспать, – сказала я ей. – Мужчина позади меня толкает мое сиденье и делает отдых невозможным. Вы можете что-нибудь сделать? Не могли бы вы объяснить ему правила, чтобы разрядить ситуацию?
– Честно говоря, я не знаю, поможет ли это, – сказала она. – Почему бы вам не остаться здесь до конца полета?
– Мне нужно отдохнуть, – сказал я ей. – Я не могу спать здесь стоя, кроме того, у меня есть место, и я должна быть в состоянии сидеть на нем.
– Я понимаю, – сказала она. – Я не знаю, что вам сказать. Вы можете остаться здесь или вернуться на свое место.
Я вернулась и через всю страну летела с прямой спиной. Кастовая система поставила меня на место.
Я встала еще до пяти утра, чтобы успеть на рейс из Айдахо-Фоллз. Первый рейс был отменен, второй задержан, и теперь, наконец, я была на последнем этапе путешествия, стыковочном рейсе из Солт-Лейк-Сити, который доставит меня только в десять тридцать вечера. Я сидела на месте 2Д, рядом с окном в первом классе, будучи единственным пассажиром афроамериканского происхождения в салоне.
Первым бортпроводником был чернокожий мужчина небольшого роста, жизнерадостный и деловитый.
– Что вы хотите, дорогой друг? – спрашивал он пассажиров мужского пола, болтая с ними.
– А ты? – нетерпеливо бросил он, когда добрался до меня.
После приземления началась безумная толкотня за сумки в верхних отсеках. Пассажиры столпились в проходе, и я стояла позади мужчины, которому на вид было лет тридцать, его светлые волосы были коротко подстрижены. Он спросил женщину рядом с ним, не нужна ли ей помощь с сумкой. Он снял сумку для нее, и она его поблагодарила.
Затем он потянулся за своей сумкой. Та оказалась в отделении выше и позади меня. Он ни жестом, ни словом не предложил мне свою помощь. Вместо этого он потянулся назад, вверх и надо мной, безмолвно наклоняясь все дальше и дальше, его тело наклонялось и все ближе прижималось к моему – подвинуться я не могла из-за потока стоящих сзади пассажиров.
Я была в недоумении, мне пришлось выгнуть спину, когда он сильнее прижался ко мне, тяжелый и потный, теперь переставляя ноги, прижимая свою толстую руку к моему лицу и шее сбоку, чтобы вытащить сумку из отделения. Он навалился всем своим весом, всем телом на меня, его мышцы спины сдавливали мою грудь, его таз касался моих бедер, оскверняя мое тело на виду у других пассажиров, и никто не сказал ни слова.
– Эй, мне некуда больше податься! – воскликнула я в мольбе о помощи, достаточно громко, чтобы все вокруг меня услышали.
Он ничего не сказал, как будто меня там не было, как будто там никто не стоял и законы физики или частной жизни там тоже не действовали. Я попыталась оторвать голову от его подмышки, чтобы глотнуть воздуха. Наземной команде потребовалась целая вечность, чтобы открыть посадочную дверь. Я огляделась в поисках того, кто бы посочувствовал моему ужасу от столь близкого вторжения совершенно незнакомого человека. Я посмотрела на двух молодых женщин, которые стояли в нескольких дюймах от него и могли видеть, что творится. Я бросила на них взгляд, полный отчаяния и шока от агрессии этого человека. Мне требовалось сочувствие. Они стояли так близко, что могли разделить чувство женского возмущения происходящим. Но их лица были пусты. Они смотрели в пространство и старались не встретиться со мной взглядом.
Молчание соучастия охватило весь салон первого класса, и я оказалась одна в толпе. Ни один из этих пассажиров не потерял бы работу или карьерные перспективы, не утратил бы денег или привилегий, если бы встал в тот день на мою защиту. Очень вероятно, что они никогда в жизни больше не увидят этих других пассажиров, и помощь мне не имела бы никаких материальных последствий. Но в тот день, когда на карту было поставлено так мало, они предпочли кастовую солидарность принципам, свое племя – сочувствию ближнему.
Дверь на посадку наконец открылась. Пассажиры стали выходить. И мужчина, наконец, оторвал от меня свой зад. Чернокожий бортпроводник, который все это видел, не пришел мне на помощь и не заговорил, хотя и был главным проводником.
Когда я подошла к двери, он поднял на меня глаза, застенчивый и пристыженный.
– Мне действительно жаль, – сказал он.
– Спасибо, я знаю, – сказала я, кивнув головой.
Он не вмешивался. Он тоже оказался бессильным. Вряд ли он мог пойти на такой риск. В этой ситуации мужчина из высшей касты напал на женщину из низшей касты на глазах у главного бортпроводника, который тоже был из низшей касты. Бортпроводник, скорее всего, понятия не имел, какое положение может занимать этот человек, какой властью и влиянием он может обладать. Почему он должен подставлять свою шею ради меня и оказаться на плохом счету у бог знает кого? Этот человек издевался надо мной в открытую, при свидетелях, которые притворялись, что не видят. Ведущий бортпроводник, вероятно, чувствовал, что вмешательство может выйти ему боком. В кастовой системе все работает более гладко, когда все остаются на своих местах, и именно это он и сделал.
Я дрожала и была в ярости. Сойдя с самолета и выйдя в терминал, человек, который поставил меня в крайне неудобное положение при свидетелях, шагал с бодрой развязностью в нескольких шагах впереди меня. Он прекрасно знал, что сделал. Склонив голову набок, он выплюнул короткое «извините» и продолжил идти с уверенностью, которая приходит от осознания того, что ему это сойдет с рук. Никаких последствий не будет; ни один человек не встал на мою защиту и не выказал ни малейшего сострадания.
Множество факторов могло бы изменить ситуацию. Возможно, вечером многих людей одолевает апатия. Может быть, это было просто необычное сочетание личностей, среди которых не оказалось никого, кто мог бы противостоять этому. Поменять одного-двух человек, и результат мог бы быть другим.
Одно кажется несомненным: если бы афроамериканец прижался своим телом к белой женщине так, как это сделал тот мужчина, трудно представить, что никто на борту не вмешался бы, хотя бы для того, чтобы сказать ему: «Я дам вам сумку, только оставьте ее в покое». На протяжении американской истории чернокожие мужчины умирали за то, что сделали с белыми женщинами гораздо меньше, чем то, что он сделал со мной той ночью.
