Ноги будто врастают в разломанные каменные плиты. Я пытаюсь сделать следующий шаг, но только дергаюсь и замираю.
«Всякий может в беде оказаться… лучше б спросили, чем помочь…»
Мои слова, не чужие. Рожденные памятью пастыря. И три года назад я бы без раздумий осталась с Принцем, была бы ему верным другом, крепким плечом. Стала бы его глазами. Три года назад у меня бы не было выбора.
Чистый свет не терпит чужой боли и чужого одиночества.
Но смерть и слияние с тьмой освободили меня от многого, в том числе от стремления беззаветно служить нуждающимся. И все же окончательно заглушить голос маленького пастыря в моей голове им не удалось.
Я не могу бросить Принца в неведении. Я должна его успокоить.
– У нас с тобой одна цель, – признаюсь я, обернувшись.
Принц стоит у ворот. Лунного света недостаточно, чтобы разглядеть его лицо, но я вижу гордо расправленные плечи и сжатые руки – одна на шкатулке, другая на кривой палке, уткнувшейся в землю у его ног. Несмотря на слепоту, он не выглядит слабым и отчаявшимся. Думаю, даже лишившись заодно слуха и голоса, он бы все равно рвался в бой и ни на волосок не опустил вскинутый в немом вызове подбородок.
– Королева падет, – обещаю я, – пусть и не от твоей руки.
Принц молчит, а потом направляется ко мне. И я только теперь замечаю, что Кайо все это время оставался рядом с ним.
Наглая птица.
– Если так, я тебе нужен.
– Как-то неубедительно. – Я качаю головой.
– Нужен-нужен, – повторяет Принц, стремительно приближаясь. – Я знаю Олвитан. Знаю все подступы к дворцу. Знаю привычки королевской стражи. И наконец, знаю Королеву.
Уж вряд ли лучше меня.
– Я разберусь… – начинаю я, но он перебивает:
– А самое главное – без меня ты не выберешься с острова Отверженных. Да, ты наверняка сможешь нанять здесь какое-нибудь суденышко, чтобы добраться до острова, но ждать тебя у опасных берегов не станет даже самый отъявленный сброд.
Мы снова стоим лицом к лицу. И от Принца снова пахнет хвойным лесом и догорающим костром. Я бы хотела отстраниться, но тело не слушается. Рука невольно тянется к животу, и старый шрам, ощутимый даже сквозь рубаху, пульсирует под пальцами.
Он заживал долго и некрасиво, и по сей день, когда идет дождь, мне кажется, будто незнакомый светловолосый юноша проворачивает кинжал у меня в кишках.
– До Олвитана оттуда тысяча тысяч морских саженей по воде или над водой. Так что давай, оставь меня здесь, если твоих ведьмовских сил хватит, чтобы отрастить жабры или крылья.
– У тебя на острове припрятан корабль? – бормочу я.
Принц нахально улыбается:
– Боюсь, ты об этом никогда не узнаешь. Но ты иди, иди. Счастливого пути. Если хочешь, завтра заскочу в гавань и помашу тебе вслед платочком.
Кайо опускается ему на плечо почти бесшумно, но ощутимо – Принц бы точно завалился набок, если б не опирался на свою импровизированную трость.
Кажется, кое-кто уже все решил.
Предатель.
– Ах, да, пока ты не ушла. Еще кое-что. – В ночи сверкает белоснежная улыбка его высочества. – Я знаю, где можно переночевать, набить брюхо и составить план.
Глава 6. На краю
Когда я воскресла, солнце клонилось к закату, а башня догорала и выпускала из окон черный прогорклый дым.
На моей окровавленной груди распластался Кайо. Он стал меньше раза в три и едва дышал. Тогда я не понимала, что именно он вернул меня к жизни, отдав часть себя. Но знала: по какой-то причине убийца не бросил меня в огне, рядом с матерью, а вытащил на улицу и оставил у зарослей шиповника.
На покрывале из опавших розовых лепестков.
До места предполагаемого ночлега мы добираемся не меньше часа, и за это время Принц, к которому вернулось благостное расположение духа, успевает порядком меня достать.
Нет, он не спрашивает, чем ты насолила именно мне, прекрасно понимая, что повод для мести найдется практически у любого ирманца. Конечно, когда ты получила власть, другие королевства тоже хоть по верхам, да зацепило, но только ирманский правящий род был выкорчеван с корнем. И только сюда ты прислала Экзарха
[2], объявив наши земли собственностью Олвитана.
Говорят, Экзарх этот, насквозь пропитанный твоим ядом и преданный тебе телом и сердцем, никогда не сидит на месте. Он колесит по Ирмании, напоминая простому люду, кому те обязаны солнцем над головой, пшеницей в полях и кровью в жилах, – и порой демонстрирует, как легко всего этого лишиться. Он прославляет имя твое, а за спиной его колышется черное море твоей армии.
За месяцы странствий я с Экзархом ни разу не столкнулась, но видела влияние его поступков в потускневших глазах хозяев, у которых останавливалась на постой, и слышала отголоски его проповедей в звенящей тишине, окутавшей города. И только у самой столицы картина изменилась – возможно, Экзарх сюда давно не наведывался, а может, ты сама отозвала своего верного пса, решив, что достаточно усмирила толпу.
В общем, в моих мотивах Принц не сомневается и вопросов не задает. Он просто… говорит.
Много говорит.
О погоде: прибрежные города такие холодные, ночью на улице не поспишь.
О странствиях: когда слепой уверяет, что именно в этом королевстве самые красивые женщины, все отчего-то смеются.
О вере: если собрать богов с обоих континентов в одной комнате, половина передерется, а другая – займется всякими непотребствами.
О музыке: в первую свою прогулку по Бронаку Принц попытался подпеть уличному скрипачу, за что тот кинул в него булкой.
О еде: булка была черствой, но вкусной.
Я уже сама готова чем-нибудь в него запустить, когда замечаю вдали мерцающий на фоне едва посветлевшего неба огонек. Свечу за мутным оконным стеклом, которое словно парит в пустоте.
– Нам туда, – подтверждает Принц и уверенно сворачивает на не замеченную мной тропу.
Как он понимает, куда идти? Как ориентируется в своем беспросветном мраке? И не свалится ли с утеса, если я не вмешаюсь?
