Я стою перед чащей, не решаясь сделать первый шаг, и, кажется, всего на миг прикрываю глаза, но когда открываю их – картина передо мной меняется. Деревья уже не сливаются в сплошную стену, они словно расступились и сплели в вышине вскинутые ветви-руки, образовав бесконечный темный коридор. Лунный свет пробивается сквозь его плетеную крышу и скользит по земле и шершавым стволам серебристыми бликами.
Лес будто распахнул передо мной свою пасть, и в диковинном танце теней мне видится метание сотен душ, сгинувших здесь навеки.
«Беги прочь!» – кричат одни.
«Иди к нам», – шепчут другие.
И я иду. Не потому, что заворожена призрачным зовом, а потому, что затем сюда и прибыла.
Чтобы войти в ощеренную пасть леса отверженных.
Я ни секунды не гадала, как ты умудрилась согнать их всех на один остров, – уверена, тебе достало бы силы и всех людей заточить в такую же клеть, – но теперь задаюсь иными вопросами. Как они уживаются друг с другом? Как поделили между собой один клочок земли? И кто встречает незваных гостей первым?
Торговцы рассказывали, что обычно дожидаются на берегу, а в лес не суются. Вроде как некоторым и любопытно, но кто ж их пустит. Порой приходится стоять по пояс в воде, потому что деревья подступают к самой кромке, оттесняя чужаков обратно в море. Но в конце концов из чащи всегда выныривает какая-нибудь ведьма или ее рогатый-крылатый-уродливый прислужник и приносит нужные травы и зачарованные предметы.
Другие же говаривали, что их будто силой в лес затягивало. И такие, мол, там ужасы водятся, что можно и своим ходом помереть, от разрыва сердца, монстрам даже стараться ни к чему.
А еще есть те, кто и вовсе не вернулся и не сумел ничего рассказать…
– Дурное это место, гиблое, – говорил мне странник, встреченный полгода назад на границе с Лостадой. – Когда эти твари в наших лесах обитали, и то проще было. Прятались они, тряслись за свои шкуры. Изгои, одиночки. А теперь расцвели под крылом Королевы. Игры затеяли.
Я все еще сомневаюсь, что ты даровала отверженным свое покровительство, скорее, как и всех прочих, загнала их под пяту, но в вашу общую любовь к играм верю. И иду по плетеному коридору осторожно, время от времени пытаясь свернуть с отмеченной кем-то неведомым тропы. Только деревья жмутся друг к другу все теснее. Движения я улавливать не успеваю, но вот зазор есть, а в следующий миг, стоит лишь подумать о другом пути, стволы будто срастаются.
Разок застряв между ними и еле высвободив разодранную в кровь ногу, я перестаю пытаться. Бездна с нею, со свободой выбора, главное, что я все отчетливее чувствую Кайо, а значит, иду в верном направлении.
Земля, усыпанная мертвой листвой, гнется, проседает под сапогами, точно перина. На стволах и в жухлой траве то и дело вспыхивают синевой и зеленью панцири ночных жучков, спешащих в свои убежища, подальше от шумной чужачки.
Каждое мое движение и впрямь кажется слишком громким в неестественной тишине леса. Шорох плаща. Прерывистое, будто испуганное дыхание. Скрип сапог. Даже замерев и стараясь не шевелиться, я все равно нарушаю покой острова множеством звуков.
Так почему кроме насекомых и подозрительных лиан, порой уползающих вверх по стволам словно змеи, мне до сих пор никто не встретился? Почему ни один зверь не поспешил на этот невообразимый шум, чтобы поживиться? Где все местные чудовища?
Даже красные огоньки глаз, следившие – или не следившие – за мной на берегу, больше не мелькают за ажурными стенами коридора.
Отчего-то это пугает куда сильнее, чем все байки об отверженных вместе взятые. Я будто провалилась на изнанку мира, мертвую и пустую, и только крепнущая с каждым шагом нить связи с Кайо не дает захлебнуться этой пустотой.
Главное – не бежать…
Оглянувшись, я не вижу воды – коридор извилист, я миновала уже сотню поворотов. И выхода впереди не вижу, если он вообще есть. Не удивлюсь, если лес ведет меня по кругу, а то и по спирали, чтобы измотать, прежде чем позволит наконец узреть свое черное сердце.
Когда ног что-то касается, обжигая мертвецким холодом даже сквозь плотную кожу сапог, я, не сдержавшись, вскрикиваю. Отскакиваю вперед, оборачиваюсь и теперь уже не могу выдавить ни звука через сжавшееся горло. По земле, стенам и ажурному потолку, отсекая безучастный, но хотя бы знакомый лунный свет, на меня надвигается туман. Бледно-алый, как разбавленное вино, он подползает все ближе, медленно, но неотвратимо, искажая все, чего касается, превращая камни и кочки, ветви и стволы в силуэты жутких чудовищ.
Я не жду, когда вернется дар речи, – звать на помощь все равно некого. И встречи с туманом не жду. Разворачиваюсь и со всех ног бегу вперед. По кругу, по спирали, куда угодно, где может найтись хоть какой-то выход.
Кажется, туман тоже больше не мешкает. Краем глаза я вижу, как искривляются в плотной алой дымке деревья слева и справа, и всем нутром чувствую, что только желание поиграть не дает туману укусить меня за пятки. Ребра, враги мои, от быстрого бега точно сжимаются, стремясь выдавить из меня остатки воздуха; я хриплю, уже практически ничего не вижу перед собой от набежавших слез, а потом и вовсе слепну от болезненной, невероятной белой вспышки и… тут же проваливаюсь по самый пояс во что-то холодное, рассыпчатое и хрустящее.
Снег.
Вроде даже настоящий, хотя в последний раз мне приходилось касаться его очень, очень давно.
Он тут же забирается в рукава и прорехи на одежде, льнет к телу, словно замерзший с дороги путник, и, тая, скользит по коже ледяными каплями. Я поднимаю руки повыше, трясу кистями, пытаясь вытряхнуть снег и воду, и оглядываюсь.
Туман рассеялся, очевидно, исполнив роль проводника, а лес снова изменился. Исчезли вьюнки и листва, и голые ветви заиндевевших деревьев теперь пронзают ясное утреннее небо, будто ледяные стрелы. Поляна, на которую я выскочила, похожа на идеально круглый стол, накрытый кипенно-белой скатертью. И, кажется, я первая нарушила ее покой, взрыхлив снег, изуродовав неестественно гладкую, словно рукотворную поверхность.
Я делаю еще один неуклюжий шаг, разгребая снег ладонями и с трудом пробивая путь коленями, и застываю, наконец осознав всю жестокость замысла незримого шутника, что привел меня сюда.
Как же я сразу не увидела?
Впереди уверенным черным мазком на тусклом фоне зимнего леса тянется ввысь хорошо знакомая мне башня.
Глава 12. Черная башня
Я помню, как преподнесла тебе свой первый и последний дар.
То был венок из неувядающих благодаря магии гаултерии
[8] и аконита
[9]. Я представляла, сколь прелестно цветы будут смотреться в твоих дивных волосах, и жаждала твоей улыбки, но увидела лишь мрак, заполнивший любимые глаза.
