– Хочешь – ударь, – говорит он, и я чувствую, как по щекам бегут горячие слезы. – Пронзи, порежь. Сделай что угодно.
– Не буду.
– Я правда не против пасть от твоей руки. Особенно теперь, когда знаю твое имя.
Я замираю, пальцы на рукояти сводит судорогой.
– Да?
– Да. Она часто о тебе говорила.
Этого я тоже не ожидала и поэтому снова молчу.
– Судьба та еще шутница. Самая ужасная женщина в моей жизни носит имя нежнейшего колокольчика, а самая прекрасная – колючего куста.
– Замолчи.
– Когда брат лишал меня зрения, я вспоминал лишь твое лицо и думал, что заслужил это. И в нынешнем вечном мраке мне всюду видятся твои глаза, янтарные, как мед в солнечных лучах…
– Замолчи! – Я кричу.
По крайней мере, стараюсь. Но из горла вырывается лишь жалкий сип.
Мне не нужны его признания, не нужна его боль – своей предостаточно. И тьма его не нужна, потому что двум слепцам с этим делом точно не справиться. Мне нужен наглый, ехидный, несгибаемый Принц, которого не сломило даже предательство брата. Мне нужна опора, без которой мои ноги увязнут в болоте сомнений и страхов.
Мне нужен тот, кто убьет тебя, если я не смогу.
– Я по-прежнему Ведьма, – шепчу я, наконец выпуская рукоять из влажных пальцев.
Оружие падает и вонзается в землю между нами.
– Я по-прежнему Принц, – соглашается он с грустной улыбкой, и на миг мне кажется, что я только что погубила нечто важное.
Но затем над головой проносится уханье Кайо, и становится не до размышлений.
Всё же добрались.
Глава 19. Мертвые не лгут
Ты с детства презирала ведунов и ненавидела пророчества, и я тоже перестала верить в предсказанное. Но с моей стороны то было глупое подражание и желание угодить, а вот тобой двигал… страх, ведь правда?
Ты уже тогда знала все, что мне откроется лишь годы спустя. Знала и пыталась заглушить назойливые голоса.
– Мы здесь увязнем, – говорит Принц, погружая в трясину длинную палку.
Мы бредем уже очень долго, и Кайо вновь и вновь поднимается ввысь и показывает мне дорогу, но то, что сверху кажется проторенной тропой, внизу либо заросло непроходимым колючим кустарником, либо превратилось в болото.
Я тоже вооружена палкой, но все же иду второй. Следую за слепцом, ибо давно догадываюсь, что ему открыто гораздо больше, только с разговорами не лезу.
Пока.
Настанет и их черед.
– Дом впереди, буквально полверсты. – Я снова смотрю на топи глазами Кайо – после долгой разлуки ни ему, ни мне не хочется разрывать связь. – Даже меньше. Может, как-нибудь по кочкам?
– Ага, по кочкам, – передразнивает Принц. – Уверен, у половины из них есть зубы, а вторая половина – просто морок. Тут некуда наступать.
Проклятое место.
Я уже пыталась использоваться дар, и, в отличие от купола из стеблей, заросли легко поддаются тьме и свету, но вновь смыкают ряды за считаные мгновения – сделаешь шаг, и они проглотят тебя заживо. Второй дар, страшный и непрошеный, тоже оказался бесполезен – ни на что вокруг прикосновения моей каменеющей руки не действуют, только перепачкалась зря.
Ты как-то сказала: «Мертвое бессмертно». Похоже, именно в мир бессмертия мы и угодили. В мир, где на полусгнивших кувшинках вместо лягушек квакают их обглоданные скелеты.
– Опиши, что видишь, – просит Принц, и я в тысячный раз осматриваюсь в надежде заметить что-то новое, но лес все тот же.
Черные, будто горевшие стволы, серые, припорошенные пеплом листья. Шипы, кости и грязь. Троп вроде много, но все обрываются (как наша) или уводят в мутную густую воду – полагаю, тем, кто по ним ходит, этого достаточно. Повсюду слизь и трясина. Кажется, она рождает деревья, питает их, как и всякого, чьи впалые глазницы следят за нами из клочков тумана, чьи обнаженные косточки, клыки и когти поджидают жертв в вонючей тине.
Я вижу останки зверей, что ходят на переломанных гниющих лапах. Вижу на ветках птичьи черепа, до сих пор открывающие клювы в поисках пищи. Вижу лица мертвых людей в грязной воде, будто она забрала их плоть и сохранила только отражения заблудших душ в назидание другим путникам. И вижу… мотыльков. Призрачно-серых и настолько крупных, что можно разглядеть не только их крылья, но и мохнатые тела.
Кажется, за последние минуты их стало больше. Они перелетают с горелых стволов на шипастые стебли, торчащие из трясины, замирают неподвижными пепельными кляксами и снова взлетают, будто подбираются к нам поближе.
– Похоже, мы понравились мотылькам, – говорю я Принцу.
Он вертит головой и хмурится:
– И много их?
– Сотни.
Я протягиваю руку, и один мотылек смело усаживается на мою ладонь, окаменевшую уже до самого запястья и отяжелевшую настолько, что почти невозможно долго удерживать ее на весу. Но от прикосновения лапок мотылька мне будто становится легче. Я едва чувствую тяжесть камня, хотя пальцы все равно не шевелятся.
А вот призрачные крылышки продолжают трепетать.
Ты была права: мертвое бессмертно.
– Спутники смерти, – бормочет Принц. – Предвестники… Они слетаются к нам?
Я снова кошусь по сторонам, а когда смотрю на руку, на ней уже три мотылька.
– Ну… скорее, ко мне.
– Ты ранена? – Принц подходит ближе, и я поворачиваюсь к нему левым боком.
– Нет.
– А что с рукой? Ты не даешь прикасаться к правой, я же чувствую…
– Со мной все в порядке, – вру я.
– Тогда почему мотыльки принимают тебя за часть этого мертвого леса?
– Может, тоже видят будущее. Как ты.
Он замирает, так меня и не коснувшись.
– Что?
Не самое подходящее время для этих откровений, но лучше они, чем разговоры о моей проклятой руке.
– Я же не слепая… прости, и замечаю, как легко ты обходишь препятствия, как предугадываешь события. Не было ведь никакого ведуна? Ты сам. Сам предвидел мое появление на руинах.
Принц молчит, смотрит на меня жуткими белесыми глазами, словно и правда что-то видит, и наконец отворачивается.
– Нужно искать выход.
– Так загляни в будущее и узри.
– Это не так работает, ясно? – Он со злостью отшвыривает палку, и чья-то костлявая лапа тут же утягивает ее в трясину. – Я не «вижу» в прямом смысле и уж тем более не выбираю, куда заглянуть. О, я был бы рад получать хотя бы мысленные образы мира, но это просто… знание. Предчувствия. Не более. Иначе я бы сразу «увидел», кто ты такая.
