Непредвзятость на практике
Чтобы рассмотреть необходимость веры в свободу воли с позиции, радикально отличной от моей, я поговорила с выдающимся богословом лордом Уильямсом, бывшим архиепископом Кентерберийским. Нейробиология все чаще предполагает, что наше индивидуальное сознание, субъективное представление о мире, формирование убеждений – это лишь часть самых разных явлений, которые представляют собой продукт работы электрохимических схем нашего невероятно умного мозга. Мне было любопытно, если Роуэн верит в свободу воли, то, по его мнению, она исходит из физических структур головного мозга или же из другого источника? Имеет ли она божественную природу? Или же дело в сосуществовании души и сознания?
«Я верю в свободу воли, – сказал он, – но не вижу противоречия в выражениях: “Вот как это рождает наш мозг”, – и: “Но мы не можем с полной уверенностью предсказать результат”. Мне не кажется, что каждое наше действие предопределено. Если вы можете предугадать, что я скажу в течение следующих пяти минут, то я могу ответить: “А вот и нет!” Таким образом, вербальный обмен информацией влияет на всякую предопределен– ность».
Возможно, предрешенность присутствует на индивидуальном уровне, но появление нового человека ее разрушает. В теории число переменных во время разговора бесконечно, и поэтому трудно представить себе абсолютно детерминированную модель общения, которая учитывала бы все, что кто-либо может сказать или сделать. (Однако ряд увлекательных экспериментов показал, что на практике большинство вещей, которые мы говорим, настолько ограничены предсказуемыми переменными – например, нашими отношениями с человеком, предшествующим опытом, эмоциональным контекстом беседы, социальными ожиданиями, правилами языка и так далее, – что можно предугадать огромное количество высказываний. Человек может сказать все, что угодно, даже: «Из огурцов получаются замечательные питомцы». Но чаще всего мы говорим о том, в чем уверены, и эти фразы нередко используются нами регулярно, например: «Сегодня очень холодно»).
Изучая достижения в области естественных наук, Роуэн всерьез заинтересовался природой системных взаимодействий в мозге и тем, что они дают нам в результате. «Похоже, в эволюции организмов существует паттерн, который в определенный момент позволяет моделировать образ как себя, так и несуществующих вещей. Вероятно, с возникновением сознания органический мир теряет свою машинальную предсказуемость. Виной тому то, что мы называем свободой воли, которая разрушает эту систему, поэтому я не могу назвать себя простым механизмом», – сказал мне он.
Роуэн считает, что язык и особенно вербальное взаимодействие между людьми являются инструментами выражения свободы воли. Я спросила, не кажется ли ему, что он родился с предрасположенностью воображать, размышлять, задавать вопросы, а затем распространять свои взгляды и обсуждать их с другими. Разве его предшествующий опыт не повлиял на вопросы, которыми он задавался, и ответы, которые он давал? «Да, влиял, – ответил он. – Но есть разница между влиянием и предопределением. Все дело в моем прошлом и в моих предрасположенностях. Но что из этого настолько предрешено, что у всех моих поступков в будущем нет альтернативы?»
Роуэн прав в том, что сегодня биология не может ответить на этот вопрос. Пока нельзя с уверенностью сказать, что наш предшествующий опыт и нейробиологическая основа предсказывают, а не обуславливают будущее человека. Также важно вспомнить о концепции восприятия и учесть, что воспоминание о любом событии или разговоре уникально для каждого человека. Наша интерпретация произнесенных слов и связанных с ними эмоций всегда зависит от имеющегося опыта.
Я могу представить себе сценарий, в котором даже очень сложное человеческое поведение в значительной степени объясняется биологией, ведь за последние 50 лет мы достаточно узнали о генах, гормонах и эпигенетике, и наука продолжает идти вперед широкими шагами. Тем не менее я признаю, что мы вряд ли когда-нибудь узнаем абсолютно все о причинах наших поступков. Может быть, это и к лучшему. В конце концов, как предположил Джонас, свобода воли может быть иллюзией, но, по всей видимости, необходимой. Биологический детерминизм может показаться вполне действенной теорией, но, как сказал Роуэн, он не работает при переходе от элементарных исследований в лабораторных условиях к реальному миру и не отменяет необходимость самоанализа и представления чужой картины мира. Как подытожил Роуэн: «Я не вижу здесь пути к взаимоотношениям между людьми».
«Все дело в моем прошлом и в моих предрасположенностях. Но что из этого настолько предрешено, что у всех моих поступков в будущем нет альтернативы?»
Я спросила, не кажется ли ему, что он запрограммирован мешать людям думать, что они всего лишь машины. Он засмеялся и ответил: «Наверно, я запрограммирован стремиться сделать мир лучше, помогать людям рефлексировать и понимать то множество факторов, которое делает нас людьми. Я настроен предотвращать опасные и ошибочные мысли о том, что нам ни в коей мере неподвластны давящие на нас обстоятельства, потому что они ведут к хронической депрессии. Проще говоря, я бы хотел дать людям надежду, что они могут что-то изменить. Я крайне настороженно отношусь к любой концепции, которая предполагает обратное. Да, можно с легкостью возразить, что такова моя сущность и таковы мои склонности. Но давайте вернемся к главному: как только появляется новая мысль, пусть даже и о предопределенности, ее необходимо обсуждать».
Мне было очень интересно сравнить свои взгляды на нейробиологию и биологический детерминизм с совершенно иной точкой зрения Роуэна. Отрадно и то, что новейшие открытия в области нейробиологии в чем-то оказались схожи с традиционными теологическими и философскими учениями. Акцент Роуэна на то, что любая идея может измениться, напомнил мне об исследованиях Джонаса о нейробиологической природе изменения убеждений. Всегда трудно отказываться от привычек, особенно от ментальных, которые мы зовем взглядами. Энтузиазм и вера Роуэна, с которыми он говорил о том, как важно рефлексировать, дискутировать и сохранять оптимизм, дали мне… надежду. Думаю, всем нам нужно в чем-то взять с него пример и развивать в себе гибкость мышления, сострадание и любопытство.
7. Мозг прогнозируемый
В предыдущей главе мы рассматривали весьма абстрактный вопрос: выдержит ли испытание нейробиологией наше заветное представление о том, что каждый из нас – творец собственной судьбы? Разговаривая с Роуэном Уильямсом о его вере в свободу воли, я свела свое мнение к биологическому детерминизму – диаметрально противоположной точке зрения. Я вернулась с этой встречи, окрыленная такой гибкостью ума. Я все еще убеждена, что мы находимся на пути к еще более глубокому нейробиологическому пониманию человеческого поведения, но эти знания нужно применять в реальной жизни. Иначе мы рискуем так и не постичь все особенности человеческой природы и забрести в этические дебри.
