– Я бессмертный? – внезапно, от вечерней прохлады к нему пришла ясность ума и нескромная мысль, которую он не постеснялся озвучить.
– Не знаю, но хорошо, что мы нашли друг друга. Знаешь, я тоже не так прост, как кажется, – Амуле завернулся в старый ватник.
– Это уже все поняли, – Нико убрал ладонью капли дождя с лица.
– Да ну тебя, значит, я плохо скрываю?
– Просто отвратительно! – констатировал Нико и оба рассмеялись.
– Конечно, я совсем не такой как ты. Сверхсил-то почти и не осталось. Но как-то крутимся с Сином. Может, всё и к лучшему.
– Да, это, оказывается, не так просто, как я думал. Всё детство мечтаешь стать супергероем, чтобы спасти мир. А когда вселенная даёт тебе эту возможность, ты её не замечаешь. Потому как въёбываешь по 90 часов в неделю, чтоб не остаться с голым задом… – Нико осознал, что та его предпринимательская жилка – ничто иное, как страх из детства, страх оказаться на улице без средств к существованию.
– Вот именно. Законы каменных джунглей, – заключил Амуле.
Оба стояли, уставившись в конец улицы, но из-за дождя можно было различить лишь мутные холодные нимбы фонарей.
– Слушай, а ты не знаешь, что за теплый воздух, с которым Она всё время шепталась?… – вдруг вспомнил Нико. Он хотел упомянуть про шизу и галлюцинации Эйи, но вовремя остановил себя.
– Аа, это мой старый приятель! – ошарашил его Амуле. – И называй его, пожалуйста, с заглавной буквы, будь добр!
Нико был настолько ошарашен последней фразой, что даже сделал полшага назад: «Вот только начинаешь думать, что он нормальный человек, так опять за своё, снова выкидывает нечто невероятное…»
– Он и сейчас здесь, прячется за стеклом. Ох как не любит эту сырость. Ты прислушайся! – Амуле прислонил ухо к дверной щели и подозвал Нико, но тот услышал лишь обычное, немного порывистое шипение сквозняка.
– Может, пойдём, посмотрим что-нибудь по телеку и спать? – предложил Нико. – Кажется, на сегодня мой лимит инсайтов исчерпан… – он немного прозяб от леденящей мороси, несмотря на свои невероятные гены.
– Отличная идея! – согласился Амуле. – Кстати, с возвращением тебя, Драгонон! – он устало, но довольно покосился на Нико и поспешил открыть дверь. Теплая сонная аура окутала старых друзей.
…
Часть 4. Бумтак.
Золотой огненный шар завис над столицей, но никто так и не обратил на него должного внимания. Диалог, не услышанный ни единственным жителем планеты, был заключен за надлежащим термоизоляционным слоем.
– Хм, М-А-К-Т-У-Б… Как же, как же… – размышлял обладатель размеренного мужского дикторского голоса.
– Да уж, как по мне – нехорошее это слово, слишком однозначное! Совсем не нравится! И что это значит – «Всё предрешено»?! – горланил другой. – А где же законное право выбора?
– Ну и что с того? К чему жаловаться, если не можешь ничего предложить? – встрял третий.
– Будто ты можешь! – Пастельно-розовая переливающаяся пухлая ручонка с золотистыми острыми коготками потянулась почесать лоб второй по значимости, не самой симпатичной головы.
– Ладно вам, смотрите лучше сюда! – Первая, самая высокая и самая главная голова пошевелила остренькими ушками, лоб её сморщился, а единственная пара рук начала передвигать костяные восьмиугольники головоломки, совершенно их не касаясь. – Кажется, очень даже созвучно, да и смысл меняется кардинально… Бумтак!
– Ого! Это же в переводе с голландского ветвь дерева! Сильно!
– Ты, конечно, мастер! Но разве так честно? Языки-то разные!
– Ладно, пока оставим пока так… – Обладатель трех голов медленно встал, и, хором произнеся на выдохе как молитву: «Да будет новая ветвь! Слава Тресоздателям!» вернул головоломку на свое законное место, окинул взглядом оставшиеся безделушки, перебрал коготочками левой руки по воздуху и сцапал колоду каких-то картинок с иероглифами.
Вернувшись в исходную позицию, он начал раскладывать перед собой карточки. Все три пары глаз увлеченно следили за происходящим.
– Чо-Чжу, Чу-Чжо… Ин-Ён, Ён-Ин, – бубнила первая, самая главная и самая высокая голова на шее на корейском, раскладывая пасьянс палиндромов, остальные же внимательно слушали.
– Что-то, пожалуй, всё не то… – возразила средняя голова.
– Согласен… – вздохнула самая маленькая, сморщенная, как редкий гриб. – А что если… – маленькие розовые рученки потянулись за двумя карточками.
– Чжа-Саль… Саль-Чжа! Самоубийство и Давай Жить? По-моему отличная пара!
– Одна голова хорошо, а три лучше! – подытожил главный. – Слава нам! Слава Тресоздателям!
– Слава! – подхватили остальные.
Тресоздатели ловко вышел из позы лотоса и, перекатываясь на коротеньких ножках по коридорам своего космического корабля, поспешил вернуть головоломку на законное место, а после сделать сэндвич с арахисовой пастой и заварить зелёный чай…
…
Последний тандем.
С шести утра Нико выстукивал набойками по плитам холла, о чём-то размышлять мешала акустика, напряжение нарастало. Он решил остаться в новой и полностью свободной квартире Амуле, что под сдачу; в той комнате, в которой он жил когда-то с Эйей, а до неё делил с Фредом. Пока на несколько дней, но это как получится, ничего определённого. Кажется, всем так было удобно. Амуле заночевал в своей старой занюханной квартирке, что в тёмном углу лестничной площадки. С того самого дня, как Синтенель помог с переездом, она не видела ни ремонта ни генеральной уборки. По известной только архитектору причине, особыми габаритами первые столичные квадраты соседа не отличались, да и потолки были в два раза ниже, чем в новой квартире с шикарным холлом, возможно, парой веков ранее, в ней жила прислуга, потом, вероятно, какой-то обедневший потомок аристократа, однако Амуле без особых проблем уже 40 лет профессионально выращивал всякую чудную живность в восьми квадратах кабинета, что имел смежную стену с номерами. Были времена, оттуда доносились жуткие вопли и душераздирающий скрежет, но всё хорошее когда-то подходит к концу.
– Всегда личинка и никогда имаго… – ровно в 9 утра Амуле похоронил переливающегося серебристого червячка в горшке с лысеющим лимонным деревцем, полил немного прокисшей водой из алюминиевой лейки и медленно побрёл обратно в спальню.
На опухшем лице пробивались три новых гнойных прыщика, гормоны не давали покоя. Он завалился на старушачье кружевное покрывало прямо в кроссовках, которые не снимал со вчерашнего дня и лежал не моргая. Время близилось к полудню.
– А дерево твоё ожило, – прошелестел кто-то невидимый за занавеской.
– В этом суть жизни и смерти. Удобрять своими телами почву, чтобы выкормить следующее поколение. Только родится ли оно, большой вопрос, – размышлял Амуле, уставившись в кованый светильник.
