У секционного стола она замешкалась. Стальная поверхность была чисто вымыта и вычищена, но Ви все равно пробрала дрожь. Именно здесь закончились под бабушкиным скальпелем жизни огромного количества лабораторных животных. Многим из них бабушка распиливала черепа и, сделав тонкий срез с мозга, тут же переносила образец на стеклянную пластину. Она твердо верила в методику, которую называла комплексным подходом к психиатрии. Тело и мозг тесно связаны, любила повторять бабушка. И если что-то случается с твоей рукой, это влияет на все тело в целом, не исключая и мозга.
Все наши травмы, все наши телесные воспоминания сохраняются внутри нас, объясняла бабушка и добавляла, что пытается научиться избавлять людей от этих воспоминаний, чтобы они могли забыть о перенесенных страданиях и начать жизнь заново, с чистого листа.
Над секционным столом была укреплена бестеневая хирургическая лампа, и Ви включила ее, чтобы получше осветить лабораторию. На мгновение ее взгляд упал на ее собственное отражение на гладкой стальной поверхности стола. Отражение было размытым и странным: вроде бы это была она и в то же время – не совсем она, словно какой-то другой человек напялил ее одежду и притворился Виолеттой Хилдрет. Ви пристально всмотрелась в стальную полированную поверхность, и вдруг ей показалось, что за ее спиной мелькнула какая-то тень.
Ви вздрогнула и, отскочив от стола, резко обернулась.
Ничего.
Никого.
«Скрип-скрип-скрип-скрип…» – пронзительно пели металлические колеса клеток.
* * *
С трудом отдышавшись после пережитого испуга, Ви шагнула к рабочему столу, опустилась на стул и включила настольную лампу. Здесь же стоял бабушкин микроскоп, на предметном стекле которого остался какой-то препарат. Ви включила подсветку и, заглянув в окуляр, подкрутила винт фокусной настройки. Кровь, клетки… она узнала гистологический срез крошечного мышиного мозга. Ви переключила увеличение и вновь тронула винт. Препарат стал похож на цветок.
Ви давно знала, что все живые существа находятся в родстве. Паразиты. Черви. Большая белая акула с зубами в несколько рядов. И сама Ви.
При мысли об этом по коже Ви побежали мурашки. Ничего себе родственнички!
Тем не менее ей очень нравилось слушать, как бабушка рассказывает об эволюции – о том, что все животные на Земле произошли от одного-единственного предка – скользкого сопящего существа, которое первым выбралось из океана на сушу.
«Мы – звездная пыль», – пел Джонни Митчелл.
«“Я есть”, – сказал я, но меня никто не услышал…» – вторил ему Нил Даймонд.
Еще бабушка говорила, что эволюция человека еще не завершена, что этот процесс продолжается и будет идти еще, возможно, тысячелетия. «Ты только подумай, Виолетта, – сказала она однажды. – Человек – еще далеко не завершенная конструкция, работа еще идет. Что, если мы, врачи и ученые, найдем способ ускорить этот процесс?»
Рядом с микроскопом лежала на столе золотистая пачка «Бенсон энд Хеджес» и стояла пепельница, полная окурков. Ви провела по глянцевой пачке кончиком пальца. Взгляд ее упал на белый стеклянный шкаф, где бабушка хранила различные лекарства и материалы, которые использовала во время экспериментов. На верхней полке она заметила флакон с хлороформом и морилку, к которым бабушка прибегала, когда хотела избавить лабораторное животное от лишних мучений. «Это – часть профессии врача, – сказала она. – Не допускать ненужных страданий».
Буквально в прошлом месяце бабушка привела Ви в подвал и научила пользоваться морилкой. У нее была мышь, которую она пыталась вылечить, но лечение не помогло, и бедный зверек не мог ни есть, ни пить. Она вообще больше ничего не могла – днями напролет мышь лежала в углу клетки, время от времени судорожно подергиваясь.
Ви знала, что другого выхода нет, но ее все равно мутило. Ей было очень жаль всех лабораторных животных, которые погибли в результате операции или эксперимента, но бабушка сказала, что грызуны отдают свои жизни во имя высшей цели, потому что только с помощью опытов на мышах она может найти новые способы помогать людям.
Следуя бабушкиным инструкциям, Ви открутила крышку флакона с хлороформом и пипеткой капнула несколько капель на ватный тампон.
Как сказала бабушка, во времена Гражданской войны хлороформ наряду с эфиром широко использовался в качестве наркоза при проведении хирургических операций, чаще всего – при ампутациях конечностей. Сладковато пахнущей жидкостью смачивали тряпку и держали над лицом раненого, пока он не отключался. Но если ошибиться с дозой или дышать хлороформом слишком долго, предупредила бабушка, у человека могут отказать легкие.
«Хорошо, Виола, молодец», – сказала она, когда Ви, взяв намоченный хлороформом тампон, поместила его в банку, в которой когда-то хранилась фасоль с приютского огорода. Сама бабушка достала из клетки умирающую мышь и передала девочке. Ви, прощаясь, погладила крошечную головку, покрытую короткой белой шерсткой. Мышь трепыхнулась у нее в руках, уперлась в кожу слабыми лапками. Ви почувствовала, как быстро-быстро стучит ее сердечко. «Прости нас», – вздохнула она и, опустив мышь в банку, быстро завернула крышку.
Мысленно она молилась богу Милосердия. «Пусть это будет быстро», – думала она, прикусив губу. Надо задержать дыхание, решила она про себя. Не буду дышать, пока все не закончится.
Только не плакать! Только не плакать! Только не плакать!
Врачи не плачут.
Врачи не должны допускать, чтобы эмоции повлияли на их мышление или помешали делать то, что делать необходимо.
Ви ни разу не видела, чтобы бабушка плакала.
Белая мышь в банке приподнялась на задние лапки. Отчаянно скребя стекло передними, она пыталась вскарабкаться по гладкой поверхности, борясь за жизнь с энергией, какой Ви от нее не ожидала, но секунд через пятнадцать мышь расслабленно вытянулась на дне и заснула.
Ви перевела дух.
«Не торопись снимать крышку, – предупредила бабушка. – Следи за дыханием. Убедись, что все кончилось».
Ви смотрела, как замедляется дыхание мыши. Наконец настал момент, когда она уже не могла уловить ни малейшего движения. Ви была уверена, что мышь умерла, но на всякий случай выждала еще полминуты, отмеряя время по секундной стрелке своего «Таймекса». Тик-так-тик-так… Глядя на банку, она думала о том, находится ли внутри душа мыши, витает ли она между стеклянных стенок подобно облачку влажного воздуха? А может, у мышей вовсе нет души? Бабушка в души не верила, она оперировала такими понятиями, как «эго», «суперэго» и «ид». Не раз она говорила, что каждое живое существо представляет собой сверхсложную систему, состоящую из клеток, нейронов и различных химических соединений, но душа? Дух? Где результаты измерений? Где доказательства?
«Отличная работа, Виолетта», – сказала бабушка и, опустив руку ей на плечо, слегка сжала. Потом она вытряхнула мертвую мышь в металлическое ведерко для мусора, но когда бабушка отвернулась, Ви потихоньку вынула ее оттуда, отнесла в сад и похоронила, отметив место маленьким черным камнем.
