* * *
Сейчас Ви попыталась открыть шкафчик с хлороформом, но он был заперт.
Справа от микроскопа стоял пустой бокал из-под мартини и тарелка с нарисованными подсолнухами, на которой осталось несколько крошек от сэндвича. Слева лежала стопка книг: медицинский словарь, «Настольный справочник терапевта», книга по анатомии и «Описание хирургических вмешательств». Рядом с ними Ви увидела один из бабушкиных блокнотов – тетрадь на кольцах с обложкой в серо-черную крапинку. На тетради лежал карандаш.
«Открой, если осмелишься!»
У бабушки было полно тетрадей и блокнотов. Она записывала все: результаты экспериментов, сведения о пациентах и многое другое.
Чувствуя, как похолодели руки, а по спине между лопатками побежали струйки пота, Ви потянулась к тетради.
Ей всегда казалось, что лопатки – это напоминание о том, что еще сравнительно недавно люди были крылатыми. Порой она почти могла представить себе, каково это было – иметь крылья, чтобы взмыть высоко-высоко. Во сне Ви летала довольно часто: ей снилось, будто она распахивает окно спальни, вылетает наружу и долго кружит над домом, над Приютом, над холмами и лесом, понемногу поднимаясь все выше, пока знакомые здания не превращаются просто в точки.
То же самое чувство посетило ее и сейчас. Ей казалось, что она каким-то образом покинула свое тело, взлетела под самые облака и глядит с высоты на все, что происходит далеко внизу.
Мыши и крысы в клетках шуршали, хрустели и попискивали – тревожно, предостерегающе. Громыхали и повизгивали неуклюжие колеса, вращаясь в безостановочном ритме, и в точно таком же ритме кружили мысли Ви, которая продолжала сидеть неподвижно, глядя на тетрадь на столе.
Давай, действуй!
Не смей! Не надо!
Действуй, не трусь!
Обернувшись, Ви еще раз вгляделась в полумрак, в котором прятались изломанные тени, поежилась под взглядами множества красных глазок. Глаза заспиртованного поросенка оставались по-прежнему закрытыми, но ей показалось – он изменил свое положение в банке и словно ждет, что же она будет делать дальше.
Строгий запрет распространялся и на бабушкины тетради и блокноты. Открывать их и читать записи не разрешалось ни под каким видом. Даже прикасаться к ним было нельзя.
Но Ви дала Айрис честное слово…
А честное слово что-нибудь да значит!
Должно значить.
Ви открыла тетрадь на первой странице. Судя по дате, бабушка начала ее почти два месяца назад.
Кто мы без наших воспоминаний?
Без наших страхов?
Без наших травм и страданий?
Что помнит тело и не помнит разум?
Возможно ли, чтобы наши воспоминания фиксировались на клеточном уровне?
И если это так, существует ли способ удалить их, очистить клетки, заставить тело забыть?..
Дальше следовали схемы, изображения клеток, короткие заметки, которых Ви не понимала, фразы на латыни, многоэтажные химические формулы.
В последнее время Л. С. стало хуже. Пришлось перевести ее обратно в Цоколь-западный.
Возможно, придется прибегнуть к крайним мерам.
Ви перевернула несколько страниц и наткнулась на последнюю запись, датированную вчерашним днем.
Проект «Майский цветок»:
Пациент С. идет на поправку. Скорее всего, она ничего не помнит ни о том, что было раньше, ни о времени, проведенном в Цоколе-западном. Каждый день она узнает, запоминает что-то новое. Тесты показывают, что успехи, которые она делает почти во всех областях, намного превосходят средний уровень. Буду продолжать лекарственную терапию и гипноз. Возможно, когда-нибудь я могу выпустить ее в большой мир, чтобы окончательно убедиться…
Свет над головой Ви несколько раз моргнул.
Сигнал!!!
Ви захлопнула тетрадь, положила на прежнее место, а сверху водрузила карандаш. Выключив настольную лампу, она вскочила, погасила свет над секционным столом и, окинув быстрым взглядом подвальную комнату, попыталась припомнить, к чему она прикасалась, что могла сдвинуть с места. Но все вокруг выглядело точно так же, как и когда она сюда пришла, – в этом Ви была уверена.
Верхний свет снова заморгал – чаще, настойчивее, тревожнее.
Прыгая через две ступеньки, Ви ринулась по лестнице вверх. Айрис, беспокойно приплясывавшая на верхней площадке, взглянула на нее с мольбой. С веранды доносились голоса Эрика и бабушки.
Выключив свет, девочки бесшумно проскользнули в гостиную, включили телевизор и плюхнулись на диван. Передавали шоу «Справедливая цена», какая-то женщина в цветастом платье вращала большое колесо.
Бабушка вошла в прихожую, Эрик – следом.
– Говорю тебе, я почти поймал Большого Белого Крыса, но он…
– Не сейчас, Эрик, – резко перебила бабушка. Это было странно – обычно она разговаривала с внуками совершенно в ином тоне. Может, в Приюте что-то случилось, какая-то неприятность?
– Но я…
– Я иду в кабинет. Мне нужно сделать важный телефонный звонок и немного поработать, и я не хочу, чтобы меня беспокоили, если, разумеется, не произойдет что-то экстраординарное. А появление в кухне крысы к экстраординарным событиям не относится. Понятно?
– Да, ба, – ответил Эрик, а Ви подумала, что бабушка в любых обстоятельствах остается собой: слово «экстраординарный» они освоили совсем недавно, и сейчас она воспользовалась подходящим моментом, чтобы освежить его в их памяти.
Потом бабушка прошла по коридору к себе в кабинет. Ви слышала, как захлопнулась дверь, как лязгнул и с тупым стуком закрылся тяжелый медный засов на внутренней стороне двери.
Эрик вошел в гостиную.
– Ну как, удалось что-нибудь узнать? – спросил он шепотом.
Ви не ответила. Как ужаленная, она вскочила с места и бросилась на кухню.
– Эй, ты что?! – отчаянно прошептал Эрик ей вслед. Они с Айрис тоже направились на кухню и застали Ви возле старинного настенного телефона. Увидев их, Ви приложила палец к губам.
– Тш-ш-ш!
Выждав несколько секунд, Ви потихоньку сняла трубку, одновременно прижимая рукой металлический рычаг. Прикрыв микрофон трубки ладонью, она осторожно убрала руку с рычага.
Раздавшийся в трубке резкий голос бабушки едва ее не оглушил.
– …этого не потерплю, Тед!
Ви отчетливо слышала на линии частое, сиплое дыхание доктора Хатчинса. На мгновение она представила себе его смешную страусиную голову и часто моргающие глазки-бусинки.
– Она у нас недавно. Вполне естественно, что она задает вопросы. – Голос у него был более высоким, чем у большинства мужчин, так что его вполне можно было принять за женский.
