Дорога была глинистая, скользкая, ухабистая. Глубокие колеи наполнились водой и превратились в ручьи. Мы шли все дальше, понемногу поднимаясь по склону холма, пока дорога не выровнялась. С этого места я уже могла рассмотреть все, что осталось от бабушкиного дома: часть передней веранды, глубокую яму на месте подвальной лаборатории, кучи обугленных бревен, битого стекла и мусора, среди которого выделялась ржавая ванна.
По правде говоря, меня удивило, что от дома осталось так мало. Когда я видела его в последний раз, он был цел. Должно быть, пожар случился, уже когда дом был заброшен окончательно.
Повернувшись, я посмотрела туда, где когда-то находился Приют. От каретного сарая и хозяйственных построек не осталось ничего, но само здание еще стояло, напоминая в темноте огромное животное с перебитым хребтом – умирающий древний монстр, последний на планете. Часть фасадной стены обвалилась, груды желтых кирпичей возвышались над слоем мусора, обугленные балки торчали, как кости. Крыша провалилась, но бо́льшая часть шифера уцелела; окна были либо разбиты, либо заколочены фанерой, вспученной и изрисованной граффити.
В сыром воздухе как будто все еще витал горьковатый запах пожара, хотя с тех пор прошло больше сорока лет.
Мы долго стояли под дождем и не шевелясь смотрели на Приют. Вокруг становилось все темнее, и из леса послышались неуверенные трели поздних сверчков.
– Там горит свет или мне кажется? – спросил Сцинк, щурясь и поднося ладонь козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от капель воды.
Он был прав. Из нижних окон струился слабый свет.
– Она нас ждет, – сказала я вслух.
Меня.
Она ждет меня.
– Идем. – Я первой пересекла дорогу и двинулась через заросшую сорняками лужайку. Сцинк не отставал. Точно так же, путаясь в траве и чуть не падая, мы когда-то бежали здесь с Ви – две легкомысленные любопытные девчонки, отправившиеся на поиски истины, которая, как они думали, способна их спасти.
«Остановитесь!» – хотелось мне крикнуть этим девчонкам.
«Ни шагу дальше!»
«Вернитесь домой, пока еще не поздно!»
Но изменить то, что произошло, я была не в силах.
Свет в окнах моргнул, стал ярче и запрыгал. От него исходило мягкое оранжевое сияние.
Огонь.
– Быстрее! – крикнула я и припустила бегом. – Там пожар!
Ви
– 28 июня 1978 г. —
«Я есть», – сказала я…
«Я есть», – крикнула я.
Раздававшиеся у нее в голове голоса (и все они принадлежали ей самой!) были чистыми и звонкими. Они звенели, как серебро. Они были чисты, как лучший горный хрусталь.
В одно мгновение Ви стала ясна ее одержимость монстрами, старыми фильмами, страшными историями и легендами. Сама того не сознавая, она готовилась к тому моменту, когда очнется и поймет, кто она такая на самом деле.
* * *
Когда Ви вернулась в кабинет, Айрис сидела на полу среди разбросанных папок и бумаг.
– Ви?..
Не отвечая, она подошла к столу, где все еще лежала раскрытая на последней странице папка.
Она начала с того, что оторвала от обложки прикрепленную к ней фотографию. На снимке пациентка С. улыбалась, а ее лицо не выражало ничего, кроме довольства и счастья. Почему бы этой девочке не улыбаться? О ней заботились, ее любили, у нее была умная, добрая и щедрая бабушка-врач, которая испекла ей на день рождения ее любимый пирог – такой сладкий, что ныли зубы, такой воздушный, что он мог бы служить пищей для ангелов небесных.
«Счастливый, счастливый, счастливый ребенок!» – пел бог Дней рождения.
«Загадай, загадай, загадай желание!» – вторил бог Желаний.
Какое же желание она загадала?
Оно пришло словно ниоткуда и в то же время – отовсюду. Оно с самого начала было у нее внутри, но только сейчас пробилось наверх, на поверхность сознания.
Она пожелала, чтобы у нее была сестра.
Человек, с которым она могла бы делиться всем.
И вот теперь она смотрела на фотографию – на эту ничтожную, ничего еще не знающую девочку – и не узнавала ее.
Ви щелкнула зажигалкой, поднесла пламя к уголку фотографии и смотрела, как по изображению ползет черно-оранжевая полоса.
– Ви?! – снова окликнула ее Айрис. Она поднялась на ноги и стояла, покачиваясь, словно у нее кружилась голова или подгибались ноги. – Что ты делаешь?!
Ее лицо было бледным, блестело от пота, но глаза смотрели внимательно.
Ви покачала головой.
Она больше не Ви.
Называй меня моим настоящим именем, если сможешь!
Но какое это имя?
Пациент С.?
Чудовище?
Когда-то давно, когда она была другой девочкой и у нее были и родители, и настоящая сестра, у нее, должно быть, было имя.
Она порылась в памяти, в надежде, что что-то вспомнится, всплывет: имя или картинка из той прошлой жизни – но ничего не обнаружила.
В прошлом был только мрак.
Только пустота.
Но это не имело никакого значения. Не имело, потому что она больше не была той девочкой.
Не была она и Виолеттой Хилдрет.
Она была кем-то – чем-то – совершенно другим.
Фотография разгорелась как следует, пламя обожгло пальцы, и Ви уронила ее на заваленный бумагами пол. Потом она собрала с пола охапку исписанных бабушкиным почерком страниц и добавила к своему маленькому костерку.
Айрис шагнула к ней.
– Стой! Что ты делаешь!!
Ви оттолкнула ее.
– Не приближайся ко мне! – резко приказала она.
Запах дыма становился все сильнее, вместе с языками пламени вверх поднялись тлеющие клочки бумаги. Опускаясь на пол, они прожигали дырки в ковре, от которого потянулась удушливая вонь горящей синтетики.
Ви швырнула в огонь обломки стула. Пусть горят! Пусть сгорит все!
Стол, рядом с которым она устроила костер, тоже занялся, язык пламени взметнулся до самого потолка. Пластиковые кожухи потолочных светильников плавились и падали вниз горящими каплями. От жара трубки флуоресцентных ламп лопались одна за другой, и вскоре комната погрузилась во мрак, в котором плясали зловещие оранжевые языки.
Айрис закричала.
Чудовище расхохоталось.
Ви смеялась и смеялась, пока в комнате не стало нечем дышать. Едкий горячий дым обжигал горло, разъедал легкие. Где-то рядом зашлась в кашле Айрис, но она не могла рассмотреть ее в дыму. Наконец Ви увидела позади себя смутный силуэт девочки. Ее тень. Ее двойник.
