Лянлей лежала, свернувшись, на гладком полу. Птицы трепетали у нее на рогах, глядя на Шан Тао. Цепь снова засияла, воспылав резкой белизной, и Ву Кён издала рык, натужный от боли. Лянлей склонила голову, и драконица плавно повернулась – чтобы снова броситься на Шан Тао.
Боль, тошнота – и больше ничего. Шан Тао опять почувствовала, как разрывается мир, – юркнула в сторону быстрее, чем следовало, и обнаружила, что стоит на коленях, отчаянно пытаясь сделать вдох. Что-то скользнуло мимо – необъятная грива Ву Кён и холод драконьей чешуи. Ее тело казалось бесконечным, необъятным, сверкало жемчугом и гладким, полупрозрачным нефритом.
О предки, как она была прекрасна. Шан Тао поднялась, каждый вдох обжигал ей горло, и поняла, что в горле у нее застряли старые молитвы.
«Предки, ниспошлите нам дождь, да прольется он жемчугом, да устремятся рыбы в соленой воде, столь же мелкие и многочисленные, как зерна риса…»
Ву Кён повернулась. В ее глазах стояли слезы. Цепь у нее на груди потемнела, но все еще сдерживала ее.
– Ты забыла, – проговорила драконица громогласно. – Время молитв минуло.
И снова бросилась на Шан Тао. Та, изможденная, отскочила – и увидела мрачный, довольный взгляд Лянлей, и тогда поняла: эту способность перескакивать через пространство мира в нее заложили хозяева – и за этой ее способностью наблюдала Лянлей, все подмечая и оценивая, как та приживется у трэллов, которые последуют за Шан Тао. Слишком медленно. Нельзя перескакивать на большие расстояния. Даже столь малое усилие чересчур ее изнуряло.
Шан Тао приникла к полу – слишком медленная, слишком слабая. Пасть Ву Кён сомкнулась над ней – и удержала ее, бессильную, дрожащую. У Шан Тао опустились руки, она повесила голову, к ней прилила кровь, вялая, тяжелая, и как бы она ни старалась подняться, она никак не могла найти опору, никак не могла все исправить… Зрение затуманилось, глаза налились кровью, все вдруг показалось ей меньше, плотнее, исказилось, потеряло форму, стало мучительно недосягаемым: огромная фигура Лянлей, злоба в ее взгляде, мерцание далекой сферы, темная дверь, она снова медленно искривлялась. Клыки дракона по-прежнему держали ее, слегка терзая плоть, грозя доставить нестерпимую боль – за один страшный, мучительный миг перед тем, как челюсти сомкнутся и все кончится. Но дрожала не только Шан Тао – она чувствовала и биение сердца самой Ву Кён, которая, обреченная, противилась своей цепи и велениям хозяев.
«Ты забыла».
– Прикончи ее, – сказала Лянлей, но с этими словами дворец снова содрогнулся: это был зов хозяев, им было пора уходить. И когда мышцы Ву Кён сжались в последней попытке ослушаться приказа Лянлей, Шан Тао, свисавшая у драконицы в челюстях, увидела, что золотистые узоры на полу высохли, и Лянлей съежилась. Шан Тао вспомнилась тревога на лице Онджи.
Боль. Он мучился болью. Как Ву Кён извивалась в агонии, сопротивляясь приказам, так же страдали и хозяева, когда отказывались следовать зову.
«Время молитв минуло».
Боль.
Они уходили. А когда ушли, осталась только Лянлей.
Они были «слабыми».
Шан Тао собралась с силами – собрала каждую частичку, все, что в ней оставалось, – и отчаянно напряглась. Ничего не произошло. Она, будто перегоревшая свеча, истощилась, пытаясь применить силу, суть которой не понимала, а Ву Кён могла выполнить приказ, что был ей отдан…
А потом вселенная искривилась, сместилась, и Шан Тао перенеслась в темноту под животом у Ву Кён, к первым звеньям ее цепи. Ноги, раненные клыками Ву Кён, горели, но она не обращала на это внимания. В голове у нее зазвучали старые молитвы, похожие на литанию просящих, предков и просветленных, и духов, что бродили по земле и по подводным королевствам.
«Дайте нам светлую тишь в сердце бури, влажное холодное дыхание жизни, возникающей из реки, да песни города под водой»…
Ее рука вновь сомкнулась на потемневшей цепи. Слова на ней, начертанные странными, искаженными буквами, становились все острее, все резче. Боль пронзила ее ладони, заструилась кровь – теплая, пульсирующая. Слова проявились достаточно отчетливо, чтобы их можно было прочитать.
Рыба. Ворота. Река. Шторм.
И последнее – как барабан в пагоде, бьющийся у нее в самом сердце, распространяющийся по груди, пока все ощущения не стали резкими и болезненными.
Рён.
Дракон.
Цепь рассыпалась.
Звенья слились в единое целое, слова хозяев полностью пропали за другими, более темными, – а потом исчезли и они, их контуры сжались, пока не осталось ничего, кроме нагромождения почерневших букв, которые высыпались на пол с золотистыми и серебристыми узорами.
Ву Кён вытянулась – повалив своим движением Шан Тао на пол, – но прежде чем она хотя бы попыталась подняться, снова оказалась в заключении – теперь в центре непроницаемого кольца.
Лянлей завизжала. На ее теле выросли клыки и чешуя, она выпустила охотничьих птиц – те, уменьшаясь и утрачивая форму, превратились в облако сверкающих игл. Облако рассекло воздух, разверзлось с двух сторон и вытянулось, чтобы захватить Ву Кён. Шан Тао приготовилась к боли. Но Ву Кён вздыбилась и произнесла слова на знакомом языке, и фрагменты цепи на полу поднялись сами собой, вместе с золотистыми и серебристыми узорами, – сплетаясь в тонкую сеть, которая удерживала иглы в воздухе.
Вновь грянул зов. Лянлей всю передернуло – на этот раз боль на ее лице была очевидна, рога уменьшились, на теле выросли зубы и острые, хрупкие руки, хвост раздвоился, а потом сросся обратно. Шан Тао дышала медленно, осторожно, ощущая эхо зова у себя в костях. Ей нужно было бежать к воротам. Нужно было отдаться на милость хозяевам, чтобы снова стать целой – вознестись и обрести благословение…
– Уходи, – сказала Ву Кён, ее голос снова стал натянутым. Она была свободна, но свобода не предполагала исцеления. Удерживая иглы от того, чтобы те не проткнули их обеих, она отдавала почти все силы.
Лянлей склонила голову набок, оценивающе посмотрела на Шан Тао, увидела в ней желание – и вдруг Шан Тао оказалась у выхода из генмод-блока. Из глаз и носа, изо рта, из-под ногтей и из сотни других мест на теле у нее капали жидкости, она была опустошена и измучена, ее тошнило, она знала, что будет принадлежать им даже после смерти.
У нее тряслись руки.
«Ни один из них не оправдал себя».
Отведя руку, она наткнулась на чешую Ву Кён. Ощутила прохладу, и раны на пальцах и ладонях затянулись одна за другой, так что на коже остались лишь едва заметные шрамы. Она почувствовала, как сердцебиение Ву Кён резонирует внутри нее, быстро и панически, как драконица напрягается всем телом, чтобы ее укрыть.
Внутри нее оборвалось что-то, давно преодолевшее свой предел выносливости, как драконья цепь, которую она сломала.
– Уходите, – сказала она Лянлей и заглянула хозяйке в глаза. – Или хотите умереть здесь с нами, на руинах Земли?
